— И как вам этот Смирнов? Приличный человек?
— Вполне, вполне! Просто чудесный. В моей мастерской был. Купил, кстати, статуэтку суки со щенками для своего будущего вокального центра. Есть, есть у него вкус! Ведь сука эта — лучшее, что я создал за последние два года. Тонированный гипс, размер сорок на двадцать на пятнадцать… Представьте, он мне за неё двадцать долларов дал! А у меня уже лет пять никто ничего не брал, даже на выставки не пускают. Ничего удивительного: искусство сейчас в упадке. Кризис! В выставкоме заправляют наглые сопляки. Председатель их теперешний ходит павой, а чем берёт? Баб голых через фильмоскоп из мужских журналов переводит, гуашкой раскрашивает, пастелькой подмусоливает. За это срок надо давать: плагиат плюс порнография. А заместитель его и вовсе, не глядя, по холсту краской мажет. Знаете, чем? Таким вот совком!
Игорь Евгеньевич достал из-под стола и показал Самоварову старенький мусорный совок с прилипшими к нему окурками.
— И скульптура у них точно такая же, — хмыкнул анималист и забросил совок на место. — Главный гений у них тот негодяй, что из водопроводных труб шиши вертит. Как его фамилия-то? Не то Каменев, не то Зиновьев.
— Зинюков, — подсказал Самоваров.
— Вот-вот! Он самый! А другой городит кучи из мятых газет — концептуальная скульптура называется. Знаете, где он газеты эти берёт? В общественных сортирах!.. Хотя, впрочем, теперь больше не подтираются в сортирах газетами. Измельчал народ… Ну, да всё равно! Главное, что в выставкоме сидят пигмеи от искусства и нагло заявляют, что моя сука находится за пределами эстетического. Видали умников? Да, согласен: я немного наврал в пропорциях. Пусть! Но кто из них вообще способен вылепить суку? Или корову? Или гиену? Никто кроме меня! Завидуют, засранцы! П…! М…! Б…! Х…!
Скульптор вдруг разразился ненормативной бранью, странной в устах Рюриковича. Его выразительное вольтеровское лицо вспыхнуло, бледная плешь побагровела и ослепительно сверкнула.
— Этот Смирнов… — без всякой надежды снова начал Самоваров.
Щепин подскочил на стуле. Его левый глаз, склонный к самостоятельному засыпанию, широко открылся.
— Чудесный человек Смирнов! — вскричал скульптор. — С безупречным вкусом! Он ведь всюду гастролирует, из-за границы не вылезает. Он знает, что почём! Суку мою увидел и сразу стал умолять: «Продайте, Игорь Евгеньевич!» Пять долларов предложил! Я ни в какую. Он десять — я не отдаю. Жалко: они ведь все дети мои. Мне больно с ними расставаться!
Он дрожащей рукой указал в сторону коней и гусей, суровыми шеренгами застывших на полках.
— И вот Смирнов достаёт наконец двести долларов…
— Двадцать? — поправил Самоваров.
Игорь Евгеньевич гневно повторил:
— Двести! Двес-ти! Смирнов говорит мне: «Вы, князь, один теперь храните крепкие традиции реалистической скульптуры. Вы не допускаете профанации искусства. Ваши работы можно смело поставить рядом со стихами Матвея Тверитина». Тут он, конечно, загнул. Может, потому, что Матюшка рядом стоял. Или просто вкус ему изменил? Стихи-то Матюшкины, между нами, дрянь полная.
Неужели? — удивился Самоваров такому дружескому отзыву.
— Мелкотемье! И рифмы паршивые. «Горькие злаки» были ещё ничего, особенно то место, где Пафнутий Ефросинью… гм… В общем, попадались там сильные сцены. А стихи — дрянь. Для детишек сойдёт, дети (Матюшка последнее время всё считалочки да загадки стряпал). Но считалочки не искусство. Поглядите лучше на мою росомаху! Вон она, на верхней полке, рядом с бегемотом. Какая силища, какое напряжение формы! У-у-у!
Щепин-Ростовский вяло, на ходу засыпая, потянулся за росомахой, но Самоваров схватил его за полы пиджака, осторожно вернул на стул и в очередной раз сказал прямо в ухо:
— Вспомните: покойный Матвей Степанович незадолго до своей смерти…
— Как? И тоже вы так считаете? — вдруг прошептал анималист. — А почему бы и нет? Козе понятно. Только т-с-с! Никому! Между нами: я тоже знаю, что Матюшка не своей смертью помер!
Самоваров онемел. Резкие переходы князя от нетрезвой сонливости к нетрезвым вскрикам и без того ставили его в тупик и запутывали.
Щепин-Ростовский мутно глянул на него и растянул рот улыбкой Вольтера:
— Не прикидывайтесь! Сами же только что говорили: с чего бы это Матюшке умирать? Он здоров был, как бык.
— Почему как бык? — начал отпираться Самоваров, ничего подобного не говоривший. — Матвей Степанович был в общем-то немолод. Сердечный приступ…