– Я тебе сказал, повтори!
– Хватит, Биггер! – сдавленно прохрипел Гэс, падая на колени.
– Ты мне не указывай, хватит или не хватит!
Какой-то мускул в нем спружинил, и он увидел свой кулак, опустившийся на голову Гэса; он ударил, прежде чем осознал это.
– Не бей его, – сказал Джек.
– Я убью его, – сказал Биггер сквозь зубы и, потянув за воротник, еще сильнее сдавил Гэсу горло.
– Ну… ну… пусти, – хрипел Гэс, силясь высвободиться.
– А ты вырвись, – сказал Биггер, крепче сжимая пальцы.
Гэс стоял на коленях и не шевелился. Вдруг, точно лопнула тетива на туго натянутом луке, он вскочил, вывернулся из рук Биггера и бросился бежать. Биггера качнуло к стене, на миг у него прервалось дыхание. Но тотчас же его рука сделала быстрое, никем не замеченное движение; блеснуло лезвие ножа. Он подался вперед, гибко, как кидающийся на добычу зверь, выбросил левую ногу, и Гэс, споткнувшись, полетел на пол. Гэс попытался встать, по Биггер уже сидел на нем верхом, держа в руке раскрытый нож.
– Вставай! Вставай, я тебе сейчас глотку перережу!
Гэс лежал и не шевелился.
– Ну ладно, Биггер, – сказал Гэс, сдаваясь. – Пусти.
– Ты что, смеяться надо мной вздумал?
– Нет, – сказал Гэс, едва разжимая губы.
– Счастье твое, если нет, – сказал Биггер.
Выражение его лица смягчилось немного, и свирепый блеск в налитых кровью глазах погас. Но он все еще не двигался и не закрывал ножа. Наконец он поднялся на ноги.
– Вставай! – сказал он.
– Биггер!
– Хочешь, чтоб я тебе перерезал глотку?
Он опять наклонился и приставил нож к шее Гэса. Гэс не шевелился, и его большие черные глаза глядели умоляюще. Биггер не был удовлетворен; напряжение уже снова стягивало его мышцы.
– Вставай! Больше просить не буду!
Гэс медленно поднялся. Биггер поднес обнаженное лезвие к самым губам Гэса.
– На, оближи, – сказал Биггер. Во всем теле у него кололо от возбуждения.
У Гэса глаза наполнились слезами.
– Оближи, говорю! Ты думаешь, я с тобой в игрушки играю?
Гэс огляделся по сторонам, не поворачивая головы, только водя глазами в немой мольбе о помощи. Но никто не двигался с места. Биггер медленно заносил левую руку, сжатую в кулак. Губы Гэса протянулись к ножу, он высунул язык и дотронулся до лезвия. Губы Гэса дрожали, и по щекам текли слезы.
– Хо-хо-хо-хо-хо! – засмеялся Док.
– Да оставь его, Биггер, – крикнул Джек.
Биггер смотрел на Гэса, и губы у него кривились нехорошей усмешкой.
– Слушай, Биггер, ты уже его достаточно напугал, – сказал Док.
Биггер не отвечал. Свирепый блеск вновь появился в его глазах: у него рождалась новая мысль.
– Руки вверх, ну, живо! – скомандовал он.
Гэс проглотил слюну и высоко вытянул руки вверх по стене.
– Оставь его, Биггер, – нерешительно окликнул Джо.
– Не вмешивайся, – сказал Биггер.
Он засунул острие ножа Гэсу за пазуху и всей рукой описал дугу, словно вырезал круг.
– Хочешь, я тебе сейчас пуп вырежу?
Гэс не отвечал. Пот катился у него но вискам. Нижняя губа отвисла.
– Подбери губы, слюнтяй!
Гэс не шевельнул ни одним мускулом. Биггер сильнее нажал ножом на живот.
– Биггер! – хрипло выдохнул Гэс.
– Закрой рот!
Гэс закрыл рот. Док захохотал. Джек и Джо тоже захохотали. Тогда Биггер отступил на шаг и взглянул на Гэса с усмешкой.
– Ах ты, шут гороховый, – сказал он. – Опусти руки и садись на этот стул. – Он подождал, пока Гэс сел. – Другой раз будешь знать, как опаздывать.
– Еще не поздно, Биггер. Мы успеем…
– Заткнись! Уже поздно! – повелительно перебил Биггер.
Биггер повернулся, чтобы уйти, но, услышав резкий шорох за спиной, остановился. Гэс вскочил на ноги, схватил с биллиарда шар и, не то всхлипнув, не то выругавшись, швырнул в него. Биггер успел заслонить лицо, и удар пришелся ему в кисть руки. Он зажмурил глаза, когда шар мелькнул перед ним в воздухе, а когда он открыл их, то увидел, что Гэс бежит к внутренней двери, и в ту же секунду услышал, как шар упал и покатился по полу. Острая боль пронизала руку. Он бросился вперед, рыча:
– А, сукин сын!
Он споткнулся о кий, валявшийся на полу, и упал.
– Ну, Биггер, может, хватит? – сказал Док смеясь.
Джек и Джо тоже смеялись. Биггер встал и обернулся к ним, придерживая ушибленную руку. Глаза его покраснели, взгляд был полон безмолвной ненависти.
– Перестаньте гоготать, – сказал он.
– Не сходи с ума, парень, – сказал Док.
– Перестаньте гоготать, – повторил Биггер, доставая из кармана нож.
– Смотри ты у меня, – предостерег его Док.
– Биггер, Биггер, – сказал Джек, пятясь к внутренней двери.
– Теперь уж ты все испортил, – сказал Джо. – Да тебе, верно, того и надо было.
– К дьяволу! – закричал Биггер, заглушая голос Джо.
Док полез под стойку, и, когда поднялся, в руке у него было зажато что-то, чего он не показывал. Он стоял и смеялся. У Биггера в углах рта показалась пена. Он шагнул к биллиарду, не сводя глаз с Дока. Широкими размашистыми движениями он принялся резать зеленое сукно. При этом он все время смотрел Доку в лицо.
– Ах ты, зараза! – крикнул Док. – Пристрелить бы тебя на месте, честное слово! Убирайся вон, пока я полисмена не позвал.
Биггер не торопясь, медленно пошел к выходу, глядя на Дока и сжимая в руке открытый нож. На пороге он оглянулся. Джека и Джо уже не было в комнате.
– Сейчас же убирайся! – сказал Док и показал ему револьвер.
– А что, не нравится? – спросил Биггер.
– Убирайся, пока я тебя не пристрелил, слышишь! – сказал Док. – И чтоб духу твоего здесь больше не было!
Док сердился, и Биггер струсил. Он закрыл свой нож, положил его в карман и вышел на улицу. Яркое солнце заставило его зажмуриться, все в нем было напряжено до того, что он с трудом дышал. Пройдя полквартала, он поравнялся с лавкой Блюма; он скосил глаза на витрину и увидал, что покупателей в лавке нет и Блюм сидит один. Да, они успели бы ограбить лавку, даже сейчас еще успели бы. Он обманул Гэса и Джо и Джека. Он пошел дальше. Полисмена нигде не было видно. Да, они легко могли ограбить лавку и убежать. Он надеялся, что его драка с Гэсом заслонила то, что он хотел скрыть. По крайней мере после этой драки он чувствовал себя равным им всем. И Доку тоже. Разве он не изрезал его биллиард и не заставил его взяться за револьвер?
Его томило желание остаться одному, он прошел еще квартал и свернул в переулок. Вдруг он начал смеяться, тихо, судорожно; он остановился и почувствовал что-то влажное, теплое у себя на щеке; и он смахнул это. «Господи, – прошептал он, – я досмеялся до слез». Он тщательно вытер лицо рукавом и минуты две стоял неподвижно, разглядывая тень телефонного столба на мостовой. Потом он сразу выпрямился, перевел дух и пошел дальше. Ладно, хватит! Он споткнулся, попав ногой в выбоину на тротуаре. А, черт! Дойдя до конца переулка, он снова повернул и медленно шагал по залитой солнцем улице, глубоко засунув руки в карманы и угрюмо повесив голову.
Он пришел домой, уселся в кресло у окошка и задумчиво стал смотреть на облака.
– Это ты, Биггер? – окликнула мать из-за занавески.
– Я, – сказал он.
– Зачем это ты приходил недавно и сейчас же опять убежал?
– Ни за чем.
– Смотри, сынок, хоть теперь будь поосторожнее.
– Господи, мама! Оставь ты меня в покое.
Несколько минут он прислушивался к шлепанью белья о стиральную доску, потом рассеянно уставился в окно, вспоминая, какое у него было чувство, когда он дрался с Гэсом в биллиардной. Он был доволен, что через час надо идти договариваться насчет этого места у Долтонов. Товарищи опротивели ему, он знал – то, что случилось сегодня, положило конец его участию в их делах. Точно человек, который с сожалением и без всякой надежды созерцает обрубок ампутированной руки или ноги, он знал, что страх перед белым хозяином лавки побудил его затеять эту драку с Гэсом; он знал лишь каким-то смутным чутьем, не воспринимая этого в форме четкой и ясной мысли. Инстинкт подсказал ему в его смятении, что лучше избить Гэса и сорвать весь план грабежа, чем пойти против белого человека с револьвером в руке. Но он загнал глубоко внутрь это ощущение страха; его воля к жизни зависела от того, удается ли ему скрыть свой страх от своего сознания. Он избил Гэса потому, что Гэс запоздал: такова была версия, которая согласовалась с его чувствами, и он не пытался оправдать себя в собственных глазах или в глазах товарищей. Для этого он их недостаточно высоко ставил; он не считал себя ответственным перед ними за свои поступки, хотя они должны были принимать в задуманном грабеже такое же участие, как он. Это было для него обычно. Сколько он себя помнил, он никогда ни перед кем не чувствовал ответственности. Как только обстоятельства складывались так, что к нему предъявляли какие-то требования, он восставал. Так он жил, он проводил свои дни, стараясь преодолевать или удовлетворять властные стремления, царившие в мире, который внушал ему страх.