– Я ничего не могу для вас сделать, Биггер? – тихо спросил Макс.
Биггер посмотрел в серые глаза Макса. Как ему вложить в этого человека понимание того, что ему нужно? Если б только он мог объяснить! Прежде чем он сообразил, что делает, он бросился к двери и схватил руками холодные стальные прутья.
– Я… я…
– Что, Биггер?
Биггер медленно повернулся и пошел обратно к койке. Снова он остановился перед Максом и поднял правую руку, собираясь заговорить. Но потом сел и опустил голову.
– Что с вами, Биггер? Может быть, вы что-нибудь хотите мне поручить? Что-нибудь передать близким?
– Нет, – выдохнул он.
– О чем же вы думаете?
– Не знаю.
Он не мог говорить. Макс положил ему руку на плечо, и по его прикосновению Биггер почувствовал, что Макс не понимает, не догадывается даже, что ему нужно, о чем он пытается рассказать. Макс находился на другой планете, бесконечно далеко от него. Неужели никак нельзя сокрушить эту стену между ними? Он рассеянно озирался по сторонам, стараясь припомнить, не слышал ли он от кого-нибудь таких слов, которые теперь могли бы помочь ему. Но память ничего не подсказывала. Он прожил свою жизнь в стороне от жизни других людей. Их средства общения, их привычные знаки и образы оставались недоступными ему. Но Макс внушил ему веру, что в глубине души все люди такие же, как он, чувствуют то же, что и он. Из всех людей, которых он знал, конечно, только Макс мог догадаться, что ему нужно. Так неужели Макс покинул его? Неужели Макс, зная, что он должен умереть, выбросил его из своих мыслей и чувств, заранее обрек его могиле? Неужели его уже числят среди мертвых? У него задрожали губы, глаза застлал туман. Да, Макс покинул его. Макс не друг. Злоба закипала в нем. Но он знал, что злоба не поможет.
Макс встал и подошел к маленькому окошку камеры; бледный солнечный луч упал на его седую голову. И Биггер, глядя на него, впервые за много дней увидел солнце; и, как только он его увидел, он ощутил реальность камеры, нестерпимую тесноту ее четырех стен. Он оглянулся на себя; желтый столб света упирался в его грудь, точно свинцовая палица. Судорожно ловя воздух, он весь подался вперед и закрыл глаза. Нет, это не белая глыба громоздилась перед ним; не Гэс, насвистывая песенку, шел в биллиардную Дока, чтобы вести его на грабеж; не белое пятно надвигалось на него, застывшего у кровати Мэри, – этот новый противник не сковывал его мышц; он расслаблял его, высасывал из него силы. Он собрал всю свою энергию, выпрямился и очертя голову ринулся вперед, обуянный решимостью встать из могилы, заставить Макса понять, что он – живой.
– Я рад, что успел познакомиться с вами! – сказал он громко, почти крикнул, и тут же замолчал, потому что это было совсем не то, что он хотел сказать.
Макс оглянулся и посмотрел на него; взгляд был поверхностный, в нем не было той проникновенности, которую так жадно искал Биггер.
– А я рад, что я с вами успел познакомиться, Биггер. Мне очень грустно, что приходится расставаться с вами. Но я стар уже, голубчик. Я сам скоро уйду…
– Я тут все думал про те вопросы, что вы меня спрашивали…
– Какие вопросы? – Макс подошел и опять сел на койку.
– Вот в тот вечер…
– Какой вечер, голубчик? Он даже не знает! Биггеру показалось, что ему дали пощечину. Ах, дурак он, дурак, разве можно было на такой зыбкой почве строить какие-то надежды! Но Макс должен узнать, он его заставит!
– Тот вечер, когда вы просили, чтоб я все рассказал про себя, – пробормотал он почти с отчаянием.
– А-а!
Он увидел, что Макс опустил глаза и нахмурился. Он чувствовал, что Макс озадачен.
– Вы меня спрашивали про то, про что никто никогда не спрашивал раньше. Вы знали, что я дважды убийца, а все-таки вы со мной разговаривали как с человеком…
Макс остро глянул на него и поднялся с койки. С минуту он стоял перед Биггером, и Биггер уже готов был поверить, что он знает, понял; но с первых же слов Макса стало ясно, что белый человек все еще просто старается подбодрить его перед лицом смерти.
– Вы такой же человек, как и я, Биггер, – устало сказал Макс. – Тяжело говорить об этих вещах с человеком, который должен умереть… – Макс остановился; Биггер видел, что он ищет слова утешения, а ему не надо было этого. – Биггер, – сказал Макс, – для того дела, которое делаю я, в мире нет ни белых, ни черных, ни цивилизованных, ни дикарей… Когда люди пытаются перестроить всю человеческую жизнь, эти мелочи не имеют значения. Их просто не замечаешь. О них забываешь. Их как будто нет. И я потому так говорил с вами, Биггер, что, глядя на вас, я видел, как людям хочется жить…
– А мне вот иногда кажется, что лучше бы вы меня про все это не спрашивали, – сказал Биггер тоном упрека не столько Максу, сколько самому себе.
– Почему же, Биггер?
– Я от этого начал думать, и мне стало немножко страшно…
Макс схватил Биггера за плечо и крепко сдавил; потом его пальцы разжались, и Биггер снова упал на койку; но не отводил глаз от лица Биггера. Да, теперь Макс знает. Под сенью смерти он ждал, чтобы Макс объяснил ему жизнь.
– Мистер Макс, как же это я умру? – спросил Биггер; и, выговаривая эти слова, он чувствовал, что, узнав, как жить, он узнает и как умереть.
Макс отвернулся и пробормотал:
– Человек умирает один, Биггер.
Но Биггер его не слышал. Опять на него нахлынула властная потребность заговорить, сказать; он поднял руки перед собой и когда заговорил, то попытался вложить в звук своих слов то, что сам хотел услышать, то, что было нужно ему.
– Мистер Макс, я после того вечера будто увидел самого себя. И других людей тоже увидел. – Биггер замолчал: он прислушивался к отголоску своих слов в своем сознании. Он заметил в глазах Макса удивление и ужас. Биггер понимал, что для Макса тягостен этот разговор; но не говорить он не мог. Он должен был умереть, но должен был сказать все, что хотел. – Вот как-то все чуднО, мистер Макс. Я себя не обманываю насчет того, что будет со мной. – Нервное возбуждение Биггера нарастало. – Я знаю, что будет. Я знаю, что я умру. Но это уже неважно теперь. Только я по-настоящему никогда никому не хотел зла, мистер Макс. Я правду говорю. Если я кому сделал зло, так это потому, что мне казалось, что так надо; вот и все. Они меня теснили; они мне дышать не давали. Я сколько раз старался не думать про них, но не мог. Они сами заставляли меня… – Биггер смотрел перед собой расширенными, невидящими глазами; слова его сыпались все быстрее. – Мистер Макс, я не хотел делать то, что я делал. Я хотел делать совсем другое. Но как-то у меня не выходило. Я всегда хотел чего-то, а мне не давали того, что я хотел. Вот я и дрался. Мне казалось, что со мной поступают нехорошо, вот и я поступал нехорошо. – Он помолчал, потом добавил, доверчиво и жалобно: – Только я не злой, мистер Макс. Ничего во мне злого нет… – Он встал. – Я-я не буду плакать, когда меня поведут на стул. Только внутри у меня б-будет так, как будто мне хочется плакать… Я буду д-думать про то, что вот они меня не видели и я их тоже не видел… – Он подбежал к стальной двери, схватился обеими руками за прутья решетки и стал трясти, как будто хотел вырвать их из бетонных гнезд. Макс подошел к нему и взял его сзади за плечи.
– Биггер, – сказал Макс беспомощно.
Биггер затих и устало прислонился к двери.
– Мистер Макс, я знаю, эти люди, которые послали меня сюда умирать, ненавидят меня; я это знаю. Но в-вот вы сказали, что они т-такие же, как я, что им тоже хочется чего-то, как и мне; так может быть, когда я умру, они тоже скажут, вот как я сейчас, что они никому не хотели зла… что они только добивались чего-то…
Макс не отвечал. Биггер увидел, как в глазах старика появилось нерешительное и удивленное выражение.
– Скажите мне, мистер Макс. Как вы думаете, это так и есть?
– Биггер! – умоляюще произнес Макс. – Мистер Макс, скажите мне! Макс покачал головой и пробормотал:
– Вы меня заставляете говорить то, чего мне не хочется говорить… – Но я хочу знать! – Вы сегодня умрете, Биггер…
Голос Макса замер. Биггер знал, что старик не хотел сказать ему этого; он сказал только потому, что Биггер сам заставил, принудил его. С минуту оба молчали, потом Биггер прошептал: