Оглашение имени наследника было отложено, Совет лордов собрался, чтобы заслушать дело. Главным свидетелем была горничная, которую год назад уволили из Виндама. Она прибирала комнату Альфредо, а это было нелегко, заявила она. Никто не понимал, почему герцог держит у себя в доме столь отвратительного жильца. Альфредо был невоспитан и имел дурные привычки, точно такие, которые, как ее всегда учили, бывают у всех магов. Старик покрывал листы бумаги какими-то символами и узорами, ругался и что-то бормотал над ними, когда она появлялась в дверях. Он постоянно прятал эти бумаги от нее и клялся, что она никогда не узнает его секретов. Он ел в своей комнате, сказала горничная, а не с остальным обществом, она частенько заставала его над куском мяса размером с младенца. Я в жизни не слышала более нелепых обвинений. Если знать старика, все эти глупые догадки легко опровергнуть.
Несмотря на страх людей перед подобными вещами и на настойчивые требования жрецов тщательно расследовать все дела, хоть как-то касающиеся магии, Тенни сумел убедить лордов в отсутствии свидетельств, что Мартин когда-либо вел разговоры о темных искусствах, не говоря уже о том, что он привечал у себя в доме магов. Совет постановил, что Мартин невиновен, но поскольку Альфредо нельзя допросить, невозможно и установить, был ли старик чародеем. Этого оказалось достаточно. Пока остаются какие-то сомнения, Мартину не стать королем. А именно этого и добивался Эвард.
День вынесения вердикта был сумрачным, по-осеннему мрачную серость усугублял проливной дождь. Все слушание Томас просидел рядом со мной в Зале Совета, следя, чтобы я не оказалась рядом с Мартином и его сторонниками, но по окончании заседания он уехал вместе с Эвардом, оставив слуг, чтобы они довезли меня до дома. Вместо этого я отправилась в Виндам. Нас было шестеро: Мартин, Кейрон, Юлия, Танаджер, Тенни и я. Мы говорили, что будем отмечать завершение дела, но обед получился тягостным. Мартин ушел, не успели унести суп. Остальные молча сидели за столом. Через час Тенни отпустил слуг, сказав им, что остаток дня они могут праздновать оправдание графа. Мы впятером прошли в библиотеку.
Лишь две лампы светили в полумраке. Черная кожа диванов и темно-вишневые тона ковров как нельзя лучше соответствовали общему настроению.
– Я и не думала, что для него это так важно, – сказала я Юлии, которая сидела, уставясь на закрытую дверь кабинета Мартина, ее глаза блестели от не пролитых слез. – Он всегда говорил о престоле как о какой-то отдаленной возможности так небрежно, что я думала…
– Он и хотел, чтобы другие так думали, – пояснила она, – не проявляли к нему излишнего интереса. Но он жил этим. Только так он мог покончить с нелепостями и идиотизмом дворцовой жизни. Фредерик и Венник отреклись бы от трона в его пользу, если бы выбрали их. При его поддержке они бы получили большинство в Совете… если бы не эта глупость. В мире царит хаос, а он так хорошо понимает, что необходимо сделать, чтобы привести его в порядок. Он сойдет с ума, снова оказавшись не у дел, видя Эварда на своем месте, разрушающего то немногое, что еще осталось в Лейране от древней цивилизации.
Мартин сидел взаперти у себя в кабинете, остальные пили бренди и обменивались висельными шутками. Кейрон спросил, не прогуляюсь ли я с ним по саду. Я обрадовалась возможности выйти. Сидеть и думать о происшедшем – этого мне хотелось меньше всего.
Мы брели по гравиевым дорожкам, вьющимся между розовых кустов и лилий, между зарослями лисохвостов и колокольчиков. За каждым поворотом поджидал сюрприз: тенистая беседка со скамьей, пруд или фонтан, скрывающийся среди деревьев и папоротников, были словно подарки, спрятанные среди домов и садов для детворы на весенний праздник Лоз.
После недавнего дождя вечерний воздух был напоен влагой и запахами земли. Через некоторое время Кейрон отстал, и я обернулась через плечо. Он стоял посреди дорожки, задрав голову вверх, и глядел на первую звезду, загоревшуюся на темно-синем прояснившемся небе. Он всегда становился рассеянным на прогулках, останавливался рассмотреть листья первоцвета, или вглядывался в чашечку водяной лилии, стараясь увидеть спрятанный в глубине серебристый налет, или наблюдал, как дождевая вода скатывается с листа. Я не знала никого, кто бы так же интересовался природой, людьми, прекрасным, с таким интересом наблюдал за всем.
Мне было не до красот и не до садов. Перед обедом принесли записку. Завтра утром Томас прибудет в Виндам, чтобы сопровождать меня в королевский дворец в Монтевиале. Мое время подходило к концу. Осознание того, что я едва ли вернусь в дом Мартина, разве что женой Эварда, лишило меня сил.
– Вы невероятно тихи, – заметил Кейрон через некоторое время. – Я слишком рассеян?
– Нет. Хотела бы я уметь так, как, кажется, умеете вы, вобрать в себя все это, чтобы противостоять неведомому будущему.
– Гм.
Мы шли дальше. Молчание затягивалось.
– Скоро вы снова отправитесь в путь?
– Наверное. Я задержался здесь гораздо дольше, чем планировал. Мне нужно ехать.
– А куда вы едете? Кого вы будете изучать теперь? Как обычно, его улыбка осветила лицо, словно внутри него разгорелся огонь.
– Я слышал о земле, населенной женщинами с огненными волосами… – Он никогда не переставал шутить.
Танаджер выскочил в сад из дверей библиотеки.
– Кейрон, Сейри, скорее! Мартин! Этот несчастный пытался убить себя.
Мы промчались через сад, вверх по ступеням и к дверям, ведущим в кабинет Мартина. Он лежал в кресле у камина, едва дыша, его губы посинели, глаза закатились, из угла рта тянулась ниточка слюны. Из руки выпал бокал, а Юлия стояла на коленях перед креслом и с ужасом глядела на зажатый у нее в руке серебряный флакон.
– Милый мой, ты же говорил, что это для крайнего случая, разве он настал? Еще нет. Как же ты мог?
Кейрон взял у нее флакон.
– Что это?
– Названия я не знаю, – ответила Юлия, прижимая одну руку ко рту, а другой хватаясь за живот. – Мартин привез это из Валлеора год назад. Сказал, это «дипломатический дар» каких-то менестрелей, он не мог от него отказаться. Они утверждали, что это будет безболезненно, что такую вещь всегда неплохо иметь на крайний случай. Он всегда шутил по этому поводу. Никогда, ни за что не наступит этот крайний случай, думала я.
Кейрон не стал медлить.
– Танаджер, принеси мне нож. Острый и чистый. Неси! Ни о чем не спрашивай. – Он протянул Тенни простой белый платок. – Разорви на три полосы и свяжи их. Прочно.
Мартин совсем обмяк, когда Кейрон спустил его на пол. Глаза у него закатились, язык запал, угрожая задушить и вовсе прервать совсем слабое дыхание.
Кейрон поспешно сорвал с себя плащ, расстегнул левый рукав рубахи и опустился на коврик рядом с Мартином. Когда Танаджер вернулся, Кейрон взял у него нож и оглядел всех нас, столпившихся рядом. Слегка кивнув, он закрыл глаза, широко раскинул руки и заговорил негромко, но вдохновенно:
– Жизнь, постой! Протяни руку. Остановись, прежде чем сделать следующий шаг на пути. Снова даруй своему сыну твой голос, шепчущий внутри, твой дух, поющий в ветре, твой огонь, горящий в данных тобой радости и грусти. Наполни мою душу светом, и пусть тьма покинет это место.
Он схватил Мартина за руку и одним взмахом сделал на ней глубокий разрез. Прежде чем кто-нибудь из нас успел закричать или оттащить его, он закатал левый рукав и сделал такой же разрез на своей руке. Он уже делал подобное раньше. Его руку покрывали шрамы. Сотни шрамов.
– Что, во имя всех богов…
Кейрон, не обратив внимания на слова Танаджера, протянул платок.
– Свяжи нас вместе. Поторопись, если любишь его. – Его слова звучали твердо и настойчиво. Поддерживая голову Мартина правой рукой, чтобы тот окончательно не задохнулся, он приложил свою рану к ране Мартина, и Танаджер туго связал разорванным платком их кровоточащие руки. Пальцы Танаджера дрожали. – А теперь отойдите все назад. – Не отрывая взгляда от лица Мартина, Кейрон зашептал: