- Это вы мне? - растерялся Ваня. - Правда?
- Тебе… Первое личное оружие. Командир, приданое дадите?
- Дадим. Боевого коня. Бери, пока не передумал. - Логинов указал через окно на коновязь, где нетерпеливо танцевал дончак.
- Иди, Ваня, бери трофейного беляка! Только на ус намотай - казак пуще самого себя бережет коня. Будешь любить, вин не пидвэдэ, з па-лымья вынэсэ, з воды спасэ.
Ваня верил и не верил в услышанное - он не мечтал о подобных подарках даже в самых смелых снах. А если это розыгрыш, пошутили дядьки, потешились? Вроде нет, не шутят. Что-то там они про мать говорили?.. Неужели и она отпустит его в боевую часть?
Прижимая кинжал к груди, Ваня пошел к выходу.
- Боец Сидорихин! - прогремел бас Цыбина. - Скачи в распоряжение эскадрона, скажи, что следом буду.
Перепрыгнув через плетень - так ближе, - Ваня побежал к коню, но на полпути остановился: «А где расположение первого эскадрона? Забыл спросить…»
Он побежал к соседней хате, там помещался дежурный взвод.
- Хлопцы, бачьте, пацан с кинжалом! - увидели его бойцы. - Стой, хвороба, замри на месте. Где стибрил?
Ванюшу окружили, без особых церемоний вырвали оружие, дали по шее.
- Тю, глянь, чеченской старинной работы. Кому нес, сознавайся, а то в Чека отдадим, там быстро выяснят.
- Это мой, - закричал Ваня. - Отдайте! Личное оружие!
- Мы тебе покажем личное оружие, белоказацкая твоя душа…
- Не тронь руками! - подбежал Илья. Растолкав бойцов локтями, пробился в круг. - Возверни! Сам товарищ Цыбин подарил, а командир, товарищ Логинов, коня представил, что третьего дня в балке споймали.
- Ну! - удивились бойцы. - За что такая честь?
- Сирота он, - сказал неопределенно Илья, наверное сам не понимая действительно, за что пацан получил награды.
Если бы за Ваню заступился кто-нибудь другой, а не ординарец командира полка, бойцы бы вновь засомневались в услышанном.
- Золотое оружие! Чудеса!
- Он наш боец, - сказал авторитетно Илья, как будто сам отдал приказ о зачислении мальчишки в полк. - Поэтому никакого охальства, не смей забижать!
- Покажи сталь, - попросили бойцы, сменив гнев на милость.
Ванюше самому не терпелось посмотреть на клинок. Он медленно вынул кинжал. Вдоль ножен четко проступала надпись: «Терского казачьего войска».
- Скольких наших братив заризали цей сталью, - сказал с тоской Илья. - Мабудь, от нашей крови такой блестящий.
- Само собой, - поддержали бойцы. - Они мастера. Айда, хлопцы, коня посмотрим, гарный конь, офицерский.
Пошли гурьбой, галдя на ходу, как гуси на дороге. Ваня шел в центре, прижимая кинжал к груди, как мать ребенка.
- Сидай на Беляка, хлопец!
И лица конников вдруг стали отчужденными. Они остановились, не доходя до коновязи, встревоженный конь ударил задними копытами. Ваня понял, что наступил момент, когда от его действий будет зависеть многое, потому что любая промашка сразу же будет известна не только в полку, но и в станице. И дело не в том, что взрослые были слишком требовательные. Ничто так не позорно для казака - а его принимали в часть «червонного казачества», - как неумение обращаться с лошадью.
Вспотели ладони, тело предательски ослабло, как говорила мать: «По ногам ударил холод». Ваня осторожно подошел к возбужденному жеребцу, один на один, народ был в стороне.
- Здравствуй еще раз! - тихо сказал мальчик. - Не подведи, пожалуйста. Ты хороший, самый лучший! Спокойно… я на тебя сяду.
Конь, ухоженный, холеный, по всей видимости, любимый прежним хозяином, разумеется опытным конником, еще помнил своего седока. Он прядал ушами, ловя привычный посвист, на который побежал бы, как верная собака. Несколько дней назад в степной балке произошла стычка. Дончак не боялся выстрелов, замахов сабель, запаха крови и предсмертных криков, но произошло неожиданное - его хозяин упал из седла на землю, и конь как вкопанный остановился, тихо заржал, тыкаясь мордой в бок казака: «Вставай, хозяин, поскакали, опережая ветер, от погони!» А хозяин лежал, и рука была непривычно холодной.
Появились какие-то люди на незнакомых лошадях. Он им долго не давался, но не мог уйти далеко от хозяина, и поэтому его поймали: повод зацепился за куст барбариса. Дончак заупрямился, рванулся, его перепоясали плеткой: «Беляк лютый! Не хочет служить Красной Армии!»
От оскорбления и боли жеребец взвился, но повод держали опытные властные руки, и пленник подчинился. А хозяин продолжал лежать на земле, не вскочил, не заступился…
Мальчик гладил дончака. Это было приятно. Такие руки боли не принесут - конь понял это. Того, кто в сердцах ударил плеткой, поблизости не было, и конь позволил мальчику взобраться в седло, взрослого бы он сбросил, затоптал, действия мальчика конь воспринимал как игру.