Пришли Скроу. Насколько я знаю, ваш командир Лан Пирот будет здесь как раз к чаю, а матушка Якл - к мытью посуды."
5
Свита СКРОУ вынесли принцессу в сад и уложила ее на одеяло. Она была серой; ее ноги распухли, как валики, голова была почти лысой.
Она потеряла брови и ресницы, что придавало ее незрячим глазам ужасный яичный вид. На ее подбородке щетинилось столько волос, что ими можно было начисто вытереть фермерские ботинки.
Лестар с трудом мог связать это сочетание костей, мышц и отвратительных запахов со своими детскими воспоминаниями о встрече с Настойей через день или два после смерти Бастинды.
Он и не пытался. Принцесса была не в силах вымолвить ни слова, она стонала и изгибалась в приступе физической боли, в который, казалось, был вовлечен весь сад. Он никогда не смог бы извиниться за то, что так долго отказывался от своего обещания, данного ей. Она также не могла произнести ни слова о том, что у нее было для него. Теперь было слишком поздно.
Лорд Оттокос сохранил самообладание. Он говорил с ней о каждом перемещении конечности и размещении подушки. Безуспешно он попытался влить немного воды ей в рот, но даже в этот поздний момент он боялся, что может утопить ее прежде, чем она сможет освободиться от своей маскировки. Ей пришлось бы идти на смерть, если бы это сработало, мучимой жаждой.
Она распростерлась на земле, ее голова была откинута назад, из-за чего подбородок, возможно, впервые за десять лет, немного выступал вперед.
"Мы готовы", - сказал Оттокос. Он стоял со старым шишковатым посохом, сделанным из дерева, в которое были вбиты железные шипы. Это было похоже на какую-то булаву, скипетр, и лорд Оттокос был готов принять на себя руководство племенем.
Лестар кивнул Канделе, которая пришла со старым табуретом для доения. Она неуклюже села. Ее ноги были широко расставлены, но коленей не хватало, чтобы держать инструмент. Ей пришлось балансировать им на перевернутом корыте для мытья посуды. Тем не менее, она посмотрела на принцессу Настойю со сложным выражением лица и вскоре начала играть.
Остальные члены компании не были приглашены, но они выстроились вдоль края сада, сцепив кулаки, в почтительной позе хмурого вида. Гусыня стояла рядом с Лестаром, в футе или двух позади, одновременно почтительная и многозначительная. Было неясно, была ли она знакомой Лестара, или Лестар был её переводчиком.
Кандела начал с того, что разделила аккорды и превратила их в арпеджио. Сначала она выбрала более легкие методы, но быстро переключилась на более тонкие вариации. Принцессе было неудобно на земле, и ее одеяла уже промокли от снега.
"Чтобы вырастить смерть, - пробормотал Лестар, держа Канделу за плечи, - ты должна посадить жизнь". Она стряхнула его с себя. Он начал обходить сад по периметру, пытаясь рассмотреть его под разными углами. Было ли что-то еще, что он мог сделать? Он должен был это делать? Кандела усердно трудилась, и, без сомнения, принцесса Настойя справлялась сама, но нужна ли была еще помощь в этой миссии, состоящей только из милосердия?
Один участок фруктового сада. Другой.
"Лестар", - прошептала Кандела, когда он приблизился к ней. "Мне здесь очень неуютно. Это не так, как шесть месяцев назад. Я не могу продолжать в том же духе долго".
Она повернула инструмент на четверть оборота и растопырила пальцы, разведя их в стороны, и ударила плашмя по альтовой четверти, пробуя ветвистую кадриль, танец весны.
Третья сторона фруктового сада. Искинаари подошла, словно на вечернем приеме в честь недавней работы уважаемого художника. "Вы могли бы попытаться сосредоточиться на прошлом", - сказал он.
"Я не знаю ее прошлого", - сказал Лестар. "Я ничего об этом не знаю, кроме того, что она знала Бастинду".
"Я не имею в виду ее прошлое", - сказала Искинаари. "Она достаточно хорошо знает свое собственное прошлое, где-то там, внутри. Я имею в виду остальных. В конце концов, даже после смерти мы остаемся обществом." Лестар повернулся и посмотрел на Скроу, стоявшего поодаль, но затем он понял, что имела в виду Искинаари. Это было не то, что могли сделать живые - это были люди-мертвецы, которые были лучше всего подготовлены, чтобы снять человеческую маскировку с Настойи. Они могли бы поманить его вперед, если бы Кандела могла сыграть на поцарапанных лицах, чтобы спеть.
Но игра была ее талантом, а пение принадлежало им - это была его работа - слушать. Быть свидетелем их историй и хранить их в памяти - его единственный талант. В конце концов, он заглянул в хрустальный шар Ведьмы и увидел ее прошлое, даже если это не имело к нему никакого отношения. Он наткнулся на свои собственные грезы без помощи какого-либо наблюдающего шара. Может быть, его единственной работой было слушать. Это все, что он мог сделать.
6
Я БЫЛ ЧЕТВЕРТЫМ ИЗ ПЯТИ ДЕТЕЙ, и мне нравилось, как солнце нагревает камень.
Прямо перед обедом, на каменных плитах террасы, я обычно танцевал босиком со своей мамой, потому что она тоже любила это.
Я был достаточно счастлив в своем браке и еще счастливее, когда овдовел, хотя счастье кажется сопутствующим хорошей жизни.
Я никогда не хотел брать трость, которую дал мне отец, и я поднял ее и сломал ей ему нос, и он так сильно смеялся, что упал в колодец.
Я делал вещи из цветных ниток, маленьких птичек и тому подобное.
Я всегда хотел поступить в университет в Шизе, как поступили бы некоторые из моих друзей, но таким мальчикам, как я, не разрешалось.
Я верил в Неназванного Бога и принял возложенную на меня миссию, потому что Бог позаботится обо всем: так сказал император.