Сестра Травница постаралась тщательно перевести эти замечания своей коллеге и подвергнуть сомнению ее собственное понимание, если у нее были какие-либо сомнения. Она не хотела соглашаться на человеческое мученичество только потому, что забыла некоторые тонкости грамматики юмиш. Было ли в юмише возвратное сослагательное наклонение с множественным числом?
"Вы продолжаете довольно долго", - сказала сестра Врачевательница примерно через час или около того.
"Я делаю свою работу и пытаюсь понять, пригласят ли нас остаться на ужин", - сказала сестра Травница. "Оставь меня в покое".
"Я надеюсь, что они не трезвенники. Кажется, у меня начинается насморк." Когда разговор наконец закончился, и Юнамата удалилась, чтобы приготовить еду, сестра Врачевательница сказала: "Ну? Хорошо? По твоему самодовольному выражению лица я делаю вывод, что они не собираются точить свои клинки, чтобы соскрести с нас наши лица. Хотя я хотел бы услышать это прямо, чтобы успокоиться."
"Они говорят косвенно. Они знают о соскобах. Они видели доказательства этого. Они говорят, что это, должно быть, Скроу. У Скроу есть королевские традиции, и их королева - пожилая женщина по имени Настойя, здоровье которой ухудшается уже десять лет. Если бы мы выполнили возложенную на нас миссию, то в следующий раз нам пришлось бы охотиться за этой принцессой Настойей и упрекать ее в этих нарушениях. Юнамата настаивают на том, что Скроу должны быть верны императору."
"Смешно. Если бы Скроу были преданы императору, стали бы они уничтожать его эмиссаров? Или Юнаматы лгут?"
"Посмотри на них. Могли ли они солгать?"
"Не будь мягкой. Конечно, они могли бы. Самая мурлыкающая из кошек все еще может убить птицу за половину мурлыканья".
"Полагаю, я верю им, - сказала сестра Травница, - потому что они признают свою способность к мести. Но они также сказали мне, что сейчас сезон шакала, и, опасаясь мнения луны, они дают обет благородства. Дети, рожденные под луной шакала, считаются счастливыми. Младенцам, родившимся в Тихом озере, повезло еще больше."
"Вы уверены, что правильно поняли? Во всей стране Оз сезон шакала считается опасным."
"Возможно, это своего рода умилостивление", - сказала сестра Травница. "Они упомянули Старую Вдову, своего рода божество, которое собирает души. Она говорила немного как Кумбрисия. Ты помнишь Кумбрисию по своим школьным урокам античных знаний? Кумбрисия, старейшая ведьма со времен сотворения мира? Источник всего яда и злобы?"
"Я отвернулась от таких вещей, когда вступила в юнионистский клуб", - сказала сестра Врачевательница. "Я удивлен, что ты помнишь такую чушь".
"Я не знаю, получим ли мы еду, - сказала сестра Травница, жестикулируя, - но посмотрите, похоже, мы получаем какую-то трубку". Делегация Юнаматы приближалась с общим дымом.
"Мерзкая привычка", - проворчала сестра Врачевательница, но она решила сделать все возможное, чтобы быть общительной и терпеть такие варварские обычаи, как того требовала вежливость.
3
НИКТО В МОНАСТЫРЕ, включая Канделлу, не знал достаточно о музыкальных инструментах, чтобы оценить доминьон, с которым она приехала. Он был сделан из закаленного дерева ренвуда мастером из Кводлинг Келлс, и Канделла впервые услышала, как на нем играют на летнем фестивале. Мастер сам выступал, используя свои пальцы, а также смычок для скрипки и стеклянную эмульсию, которую он держал под бородатым подбородком, когда в этом не было необходимости. Теперь Канделла вспомнила, что доминьон был украшен пером, хотя в то время Канделла думала, что это просто украшение - и при этом сексуальное украшение.
Она думала, что влюблена в него, и переспала с ним до наступления сумерек, но через несколько дней поняла, что это была музыка, которую она любила. Что она услышала в его музыке: уговоры, приглашение вспомнить, раскрыть. Возможно, из-за того, что у нее был низкий и высокий голос, она не могла выступать, и ей казалось, что играть музыку было бы приятнее, чем говорить. Она безжалостно приставала к своему дяде, чтобы он вернулся и купил ей доминьон; она была удивлена, когда он согласился.
Канделла не была простой, ни в малейшей степени, но ее слабость сделала ее тихим человеком. Она слушала церковные колокола, когда они звонили, пытаясь перевести; она смотрела, как бумажная шелуха лука падает на стол, и рассматривала кольца грязи, которые луковые клещи оставили параллельными рядами на глянцевой влажной внутренней стороне. Все говорило о чем-то, и в ее обязанности не входило оценивать достоинства или даже значение сообщения: просто засвидетельствовать факт сообщения.
Поэтому она была более спокойным человеком, чем большинство, потому что, казалось, не было недостатка в сообщениях от мира самому себе. Она просто слушала.
Вот уже неделю она играла на доминьоне до тех пор, пока у нее не заболели пальцы, наблюдая и прислушиваясь к языку выздоровления Лестара. В том, что у нее был опыт общения с мужчинами, не было ничего необычного; кводлинги были небрежны в вопросах сексуальной осмотрительности. Плотский опыт не оставил у нее ни шрамов, ни особого интереса. Благодаря этому, в лучшем случае, она кое-что узнала о человеческом теле, его колебаниях и оговорках, а также о всплеске его желаний.
В лазарете, когда ее взгляд переместился с инструмента на больного, она почувствовала, что узнала кое-какие новости. Был ли это какой-то второстепенный язык обонятельных сигналов, загадочный узор подергивания глаз, иероглиф, выгравированный в капельках его пота? Она не знала.