Один из моих друзей по приходу в Новой Деревне (Л. В.), ориентированный на «твердое православие», как-то сказал мне после радиопрограммы, на которую я его пригласил, что о. Александр не рекомендовал причащаться в Католической церкви и что он не одобрил причащения Вл. Соловьева у католиков. Что ж, я вполне допускаю, что в разговорах с различными людьми о. Александр мог высказываться по-разному, что слова могли звучать противоречиво. Общаясь с человеком, он всегда общался с конкретной личностью и с конкретной ситуацией и, кстати говоря, придавал такому подходу принципиальное значение. Однажды он обратил мое внимание на то место в книге Ельчанинова, где священника из города, приехавшего посетить монастырь со строгим уставом, мудрый настоятель монастыря, к неудовольствию монахов, уложил спать на удобной постели, а не на жестком ложе, как того требовали монастырские правила. На ропот братии настоятель ответил примерно так: вы здесь живете и для вас это привычно – ночь на жесткой постели не помешает вам отдохнуть и восстановить силы, а наш гость к этому не привык и будет назавтра без отдыха плохо себя чувствовать.
В силу такого разного подхода, обусловленного не «цитатой», а любовью, во всех духовных книгах (если это действительно духовные книги) вы найдете массу противоречий. Непротиворечивы только недуховные книги. Поэтому и о. Александр высказывался в зависимости от ситуации по-разному.
В 1984 году мы с женой собрались поехать к нашим друзьям в Ригу. Зная, что в Риге церкви в основном протестантские и католические, я спросил отца Александра, могу ли я в них заходить и участвовать в службе. «Конечно!» – был ответ. «А причащаться?» – «Причащайтесь».
Как же я был ему благодарен! Как я благодарен ему до сих пор!
Знаете, он убирал все те «векторы» и переборки, которые могли бы затруднить путь к Христу. Но насколько он хорошо был понят? Тогда и сейчас? Мной, например, понят он был плохо. Единственное, что я видел тогда, – другая любовь, которая постоянно горела в этом человеке, и это был указатель на то, что такое возможно в нашей жизни, и это как-то связано со всем тем, что он говорил нам о Боге.
Ведь в Евангелии, в духовной жизни каждый видит себя, каждый читает себя самого, а не то, что там написано. Каждый видел о. Александра, как участника собственной жизни, как то, что имело именно к нему отношение. Собрание эгоистов и эгоцентриков – вот чем является любой приход по определению, святым не надо создавать прихода (об этом хорошо написал Достоевский в своем «Сне смешного человека»). Исключением не была и наша церковь. Эгоцентрика всегда будет волновать «его отец Александр», его право на жизнь рядом с ним. Большинство книг об о. А. написано как раз в этом ключе, и это немного печально. Думаю, и я отчасти не избежал этого качества в моих записках, которые, тем не менее, не торопился писать, догадываясь, что «собственничество» и «избранность» фигуры повествователя все равно дадут о себе знать. Как хорошо было бы исчезнуть вовсе, как хорошо, если бы воспоминания о Христе писал Будда, а о Будде Христос. О Франциске Серафим Саровский, а о Серафиме архангел Гавриил… Но, скорее всего, такие воспоминания имели бы форму чистого и анонимного сияния, не уверен, что языкового характера…
Однажды я был свидетелем ситуации почти комической. Я стоял в небольшой очереди на исповедь к о. Александру, которая шла параллельно службе, и поневоле стал свидетелем того, как одна из прихожанок, которая ему исповедовалась, принялась отчитывать о. Александра, уличая его в измене, непонимании и прочих грехах. Случай редкий, но не необычный. Необычным было то, что священник смиренно все это выслушал, словно это он пришел на исповедь к своей прихожанке, а не она к нему. Он так и стоял и слушал, не возражая ни словом, не прерывая гневную девушку ни на мгновение, до тех пор, пока ее обличительный пыл не начал иссякать и терять силу. Произошло это совсем не скоро, но в конце этого периода, когда все утихло, я снова услышал его ободряющий, низкий голос, а через некоторое время «исповедовавшаяся» прихожанка сошла с клироса совершенно сияющая и, видимо, успокоившаяся.
В один из первых месяцев знакомства я оказался у него дома вместе с сыном моей первой жены. Мы поднялись на второй этаж, занавески были распахнуты, было лето, и в комнату влетела то ли оса, то ли шершень. О. Александр открыл окно шире и стал выгонять гостью в окно сложенной газетой. Оса, кажется, быстро догадалась, что ей предлагают сделать, и уверенно нашла выход на улицу. О. Александр повернулся к нам и как-то даже смущенно прокомментировал: «Я стараюсь их не убивать».