Наконец появились первые проблески света. В небо скользнули раскаленные добела прутья. С запада примчался горячий ветер. Краснота заполнила все, поглощая влагу мира, вплоть до самого горизонта. Сухо. Сухо. Сухо. Уродливые ржавые звуки. Свет. Небо плавилось, медь, бронза и цинк с вкраплениями молибдена, магнезии и свинца. Камни залили вольфрамовые лужи. Рассвет слепил сиянием. Клей отвернулся от него, прикрыв лоб козырьком ладони, и крался, словно попавший в кастрюлю несчастный красный рак. Воздух напоминал отраженное море с расплывающимися зелеными, желтыми и коричневыми кругами, перекрывающимися и смешивающимися друг с другом. Мир сбился с пути. В глаза Клея ударили пять первичных цветов, никогда прежде не виденных им. Как их назвать? Как он назовет этот глубокий холодный оттенок? А этот жесткий прямолинейный тон, такой поучающий и запрещающий? Этот мягкий и чувствительный, этот грубый и распухший, этот сложный, заставляющий умолкнуть. Цвета смешивались, перемешивались, сталкивались. Утро засияло в полную силу.
Теперь стало понятно, что в этой пустыне, словно жар от камней, поднимаются и галлюцинации. Рассудок был ясен, а восприятия точны. Все, что он испытал, было вокруг него, а не внутри. Он медленно пошел вперед.
Камни превратились в яркие источники чистой энергии, чья красная поверхность дрожала, постоянно изменяясь. С одной стороны каждой каменной массы он видел кружащиеся золотые огни. С другой — не прекращаясь, рождались и вылетали в воздух бледные голубоватые сферы, тихо поднимались на высоту примерно десяти футов и исчезали. Все гудело. Все сияло внутренним светом. Голая почва ожила, покрылась цветами, растущими в лад с неким космическим потоком дыхания. Иссякающее царствование.
Кожа словно лабиринт. Руки — молоты. Пульсирующий голубой шланг свисает между ног. Пальцы ног заканчиваются когтями. На коленях глаза без бровей. Язык атласный. Слюна как стекло. Кровь как желчь, а желчь как кровь.
Страстно живой ветер рождает жизнь там, где касается земли, разбрасывая полыхающие красные бутоны. Время стало растяжимым, секунда растянулась до таких невероятных размеров, что кажется невозможным почувствовать ее, а затем целый век сжался в один стыдливый вздох. И пространство подвержено расширению и сжатию. Небо выпирает и надувается, становясь агрессивным в своих размерах, вжимая обитателей соседних континуумов в крошечные кармашки действительности. Затем все это падает, обрушивая каскады комет и астероидов.
Несмотря на окружающий хаос, Клей упрямо пробивается вперед. Большая часть из того, что он видит, прекрасна и вдохновляет его, хотя предназначена для того, чтобы внушить ужас. Он кричит среди фанфар и остается бесстрашным. Но есть жуткие моменты: горизонт опоясали зеленые дуги, словно предвещая Судный День, издавая поразительное крещендо скользящих звуков. Распустился лес враждебных зонтов. В небесах разверзлась бездна, из которой посыпался град серебряных ножей. Землю тошнило. Он настойчиво шел вперед. Пустыню сменила черная грязь и шепчущийся тростник. Его хватали крокодилы, ласкали какие-то скользкие твари. Чувство неизбежного наказания обрушивается на него. Он пробирается через озеро. Солнце обжигает бедра и пожирает ягодицы. Темные пирамиды хоронят его. Он измучен раком, наползающим из туманных складок, и высмеивает его мужское достоинство. Сделанные из вертикальных ребер серых хрящей создания ухают над ним. Войдя в комнату, он заметил нечто зеленое, терпеливо поджидающее в углу, сопя и пыхтя. Гигантское нахмуренное лицо занимало полнеба. Этому сну не хватало красоты, и он заподозрил, что это — не сон. Но все же продолжал идти.
Под аккомпанемент незримого хора прошептал нежный голос:
— Мы хотим тебя обескуражить. Если нужно, мы — ампутируем. Мы знаем, как растревожить душу. Мы не испытываем угрызений совести. Нас ничто не остановит. У нас нет колебаний.
Невидимые руки ласкали его половой член и оставляли зеленые отпечатки. За три минуты в него пять раз скользнул катетер. Он попытался сопротивляться, сжав канал и семенные протоки, но ему ответили, раздолбив его, превратив в раковину, которая каждую минуту подвергалась опасности уплыть к всепожирающему мечу солнца. Он приспособился к своей плавучести и даже приветствовал ее, но постепенно обрел вес и стал куском железа; почувствовав стальной привкус во рту, он понял, что если попытается убежать, его превратят в металлическое кольцо. Спастись можно было, лишь сбросив свое тело.