Грузовик Акино с грехом пополам укрылся между деревьями на опушке. Сальюи с лихорадочной поспешностью забрасывала его всеми ветками, какие только попадались под руку. Сильвестре Акино, не выпуская руля, командовал из кабины, громко кричал на товарищей, стараясь излить охватившую его ярость. Он негодовал на собственное бессилие, его помутившиеся от гнева глаза то и дело обращались к застрявшему в кювете грузовику. Но вдруг тот взлетел на воздух, взметнув столб земли, воды и огня. Искалеченные куски железа разлетелись во все стороны. Решетка радиатора со свистом пронеслась над головами, срезая макушки деревьев. Вокруг черной зияющей воронки, разверзшейся посреди котловины, горел бензин, плясали языки пламени, бросая багровые отблески на огромную кучу искромсанного металла. Когда завеса пыли и дыма рассеялась, все увидали четкие контуры санитарной машины, чудом оставшейся невредимой.
«Юнкере» появился снова и, чертя вензеля, пророкотал над лесом, но бомб не сбросил. Казалось, он просто забавляется тем, что запугивает водителей, внимательно следящих за его акробатическими трюками. Люди, пытаясь совладать со страхом, нестройно кричали, стреляли по самолету из карабинов. Вдруг Акино указал пальцем на санитарную машину и закричал:
— Глядите, глядите!
Между колесами темнело цилиндрическое пятно — неразорвавшаяся бомба.
— Механизм может сработать с минуты на минуту, — бросил Сильвестре, вылезая из своего зеленого убежища. Никто не успел опомниться, как Сальюи уже бросилась к санитарной машине. Все произошло мгновенно, так что Акино не смог даже удержать ее и только крикнул:
— Не смей! Погибнешь!
Но Сальюи летела, не обращая внимания на предостережение, и в один миг добежала до санитарной машины, изрядно поцарапанной осколками и продырявленной пулями. При падении бомба вырыла в песке яму и, залегши в ней, притаилась под пыльным покровом. Сальюи, распахнув дверцу, исчезла в машине. Она работала четко, не теряя самообладания. Быстро обшарила все вокруг, вытащила походную аптечку, набрала полные руки медикаментов, пакетов с бинтами, вату и стремглав побежала к лесу. «Юнкере», снова взмыв над прогалиной, прочесал ее пулеметной очередью. В двух шагах от Сальюи заклубились облачка пыли, взбитой пулями. Девушка припустила во весь дух, змеей прошмыгнула между пылающими обломками грузовика и мертвым санитаром. Водители остолбенели, Акино бросился ей навстречу и в ярости выхватил свертки из рук.
— Ты что, одурела? Не могла подождать?
— Сам же говорил, что машина вот-вот взорвется, — едва переводя дух, пробормотала она.
— Здесь командую я, и давай подчиняйся моим приказам.
Сальюи присела на подножку, зажав коленями походную аптечку. Из своего убежища насмерть перепуганный Отасу смотрел на женщину округлившимися от изумления глазами. Самолет еще рокотал над лесом, но его круги становились все уже и уже. Наконец, словно утомившись, он набрал высоту, сделал петлю и пропал из виду.
Люди некоторое время ждали, что он появится снова. Водители молча и терпеливо смотрели на мутное небо.
— Вот гад! — в сердцах выругался Акино. — Учуял нас, паразит, теперь целый день покоя не даст.
Сальюи сосредоточенно разбирала спасенные медикаменты и тщательно их сортировала. Время от времени она украдкой поглядывала на дорогу.
Сильвестре Акино поискал глазами своего помощника. Тот валялся в кустах. Он подошел к Отасу, его широкое лицо передернулось.
— Ты что тут прячешься, как кролик?
— Меня лихорадит…. — пролепетал Отасу.
— От страха? Пойдешь за Кристобалем.
Отасу неохотно поднялся.
— Живее, трусливая собака! — прикрикнул на него Сильвестре и отвесил звонкую затрещину.
Отасу заковылял, продираясь сквозь колючий кустарник и не переставая потирать лицо. На его губах, как у пьяницы, выступила слюна.
Прогнозы командира автовзвода оправдались. Всякий раз, когда машины готовились отправиться в путь, зловещая тень желтого стервятника всплывала над головами водителей, словно угадывала их намерения. Злобно фырча, он реял прямо над макушками деревьев в горячем воздухе, насыщенном пылью, порохом и дымом.
Тогда люди решили переждать в лесу, в тени этого ненадежного убежища, которое плохо спасало их от падающих отвесно солнечных лучей. Одни выскребали остатки консервов из банок, подъедали все до последней крошки, а потом обсасывали пальцы. Другие дремали, надвинув на глаза грязные, засаленные шляпы. Они не видели санитарной машины, застывшей над неразорвавшейся бомбой посреди прогалины, и не читали надписи, которая украшала бывший хлебный фургон и казалась теперь неуместной шуткой. «Пекарня гуарани, Асунсьон. Фирменные хлебцы и галеты на сале».