— Ривас, подкинь-ка мне еще галет, — бросил шоферу Сильвестре.
— Ты же столько съел, — ответил тот, — смотри, лопнешь.
— Давай, давай, не жмись. Не зря же нас пекарня Дубреса угощает своей стряпней. Грех не попользоваться… — С этими словами он поддел ногтем упавшую на колени крошку, слизнул ее и сразу повалился на спину, закрыв лицо шляпой.
— А ты, Ривас, здорово улепетывал, это тебя и спасло, — продолжал шофер.
— Кому же охота умирать раньше времени, дружище?
— Да, вот Аргуэльо отработался. Бедняга!
— Из-за собственной глупости. Не торопился из машины вылезти.
— Зато поторопился умереть.
Уткнувшись головой в зыбучий песок, санитар недвижимо лежал на самом солнцепеке.
Борода Сильвестре, колючая, как веник из болотницы, торчала из-под полей шляпы и щекотала ему грудь. Время от времени он перебрасывался фразами с сидящей в машине Сальюи.
— Его все нет и нет, — шептала она.
— Погоди, приедет.
Потом долго молчали. Мошкара облепила порожние жестянки, валявшиеся в траве. Вверху, в сплетении веток, дрожал пучок оранжевого света: сверкала выкрашенная под бронзу решетка радиатора.
— Да, чужая душа — потемки, — послышался вдруг голос Сильвестре. — Я, честно говоря, думал, что все это просто твоя блажь… Мало ли какая дурь приходит в голову женщине — sarakí[74], — нашел он на гуарани точное слово. — Но такая блажь стоит иной жизни. Другим человеком становишься, Сальюи.
Она посмотрела на Сильвестре, но ничего не сказала. Сказать ей было нечего.
Уже смеркалось, а водители маленькими группами все прогуливались по лесной опушке в ожидании сигнала к отправлению. Сильвестре Акино расхаживал по прогалине, поглядывая то на небо, то на вырытые бомбами воронки. Еще дымились обугленные останки автоцистерны, а чуть поодаль, загораживая проход, торчала осевшая, намозолившая глаза санитарная машина. Акино подошел к ней неуверенным шагом. Сначала никто не знал, что он задумал, а Сильвестре все кружил вокруг фургона, оглядывая его со всех сторон… Наконец остановился в нескольких шагах от бомбы.
Но тут у въезда на прогалину появился грузовик Кристобаля с сидящими в кабине мрачным, насупившимся Отасу и Гамаррой. Крепыш приветствовал товарищей громкими криками, сдабривая их самыми солеными остротами из своего обычного репертуара.
Стоявший поодаль Сильвестре Акино знаком велел ему замолчать. Тот осекся. Машина Кристобаля продолжала двигаться, Акино снова поднял руку.
— Стой! — разнесся по прогалине его зычный голос.
Хара затормозил, бросив на Сильвестре недоумевающий взгляд: что случилось? Акино показал на бомбу:
— Дай-ка я сперва вырву этот зуб!
Некоторые водители поднялись с мест и удивленно уставились на командира, затевавшего столь рискованную операцию. Они видели, как он бросился на землю и пополз к бомбе по той самой колее, которую, буксуя, проложила его машина. Все сбились в кружок и беспокойно переговаривались. Ожидание становилось все тревожней и томительней. Сальюи не отрывала внимательных глаз от машины Кристобаля. Запыленное стекло рдело в последних лучах заката, и лицо шофера нельзя было разглядеть из-за этого слепящего отблеска.
Рука Сильвестре, дотронувшись до ударного механизма, стала легонько поворачивать детонатор. Акино напрягся, по щекам его бежали крупные капли пота, припорошенная песком борода была белой, как у старика. Он принялся вывинчивать детонатор.
Ужас и разъедающая душу тревога исказили лица водителей, как только они услыхали этот зловещий скрип, который словно и не собирался утихать. И вдруг — столб огня гигантской магниевой вспышкой осветил всю окрестность до последнего камешка. Прогалина содрогнулась от яростного взрыва, отзвуки которого мало-помалу затихли в лесной чаще; но воздушная волна обратилась ливнем пылающего песка и раскаленных обломков, так неторопливо и медлительно падавшего на землю, что казалось, ему не будет конца.
При свете фар и костра, пожиравшего останки санитарной машины, двадцать мужчин молча и деловито закапывали воронки. Вместе с ними трудился не щадя сил Кристобаль Хара. Он отдавал приказания, поторапливал людей, которые, обливаясь липким потом, споро орудовали лопатами и мачете. Сальюи таскала ветки и бросала охапками в ямы, В какое-то мгновенье ее глаза встретились с глазами Кристобаля. Тот уставился на Сальюи, словно увидел ее впервые. Оба пришли в замешательство, которого, впрочем, никто не заметил. Он снова налег на лопату и с удвоенным рвением принялся заваливать землей и утрамбовывать зияющий кратер. Кристобаль тушил огонь. Неожиданно в колючих зарослях он наткнулся на что-то мягкое и мокрое. Это была шляпа Сильвестре. Кристобаль нагнулся, поднял ее и незаметно сунул в карман брюк.