На дороге появился большой камень, чем-то напоминавший гриб, который мрачно темнел посреди селитряной сверкающей пустыни.
— Где-то здесь… — объявил Монхелос, показывая на камень. — Аэролит! За ним начинается просека, — добавил он и ткнул пальцем в черную дыру, зияющую на фоне пепельного недвижного леса.
Гамарра с любопытством разглядывал камень и вдруг уставился на колеса грузовика. Лицо его исказилось от страха. Задние покрышки дымились, из-под них уже выбивались языки пламени.
— Стой! — закричал он. — Горит болотница!
Кристобаль остановил грузовик и выскочил из кабины поглядеть, что случилось, но Монхелос и Гамарра уже тушили огонь, обрушив на него настоящий песчаный ливень. Когда дым исчез, Кристобаль сел за руль и попытался завести мотор, но ничего не вышло. Он снова выбрался из машины и, подняв капот, проверил систему зажигания. Он действовал одной рукой. Вторая, в шляпе Сильвестре, сквозь которую сочилась кровь, безжизненно болталась. Она вздулась и пошла лиловыми пятнами — у Кристобаля начиналась гангрена. Сальюи с ужасом смотрела на его руку.
Стояла томительная тишина. Стихла даже глухая канонада, и слышался только низкий, едва различимый гул напоенной зноем сельвы да мурлыканье мотора, с которым возился Кристобаль.
— Странно, — сказал Монхелос, — смотри, как там тихо.
— Бокерон взяли, не иначе, — сказал Гамарра, состроив смешную рожу, которая, очевидно, должна была свидетельствовать о его радости.
— Пожалуй, еще немного, и наши прорвут оборону.
— Сегодня ровно три недели, как началась осада Бокерона, — вставил Гамарра. — Падет Бокерон, кончится война.
— Поживем — увидим.
Но тут они услышали нарастающий рокот самолета, и все, как один, подняли головы. Над лесом появился «юнкере» и плавно пронесся прямо над ними. Летчик не мог себе представить, что белесая точка, затерянная в песчаных бурунах, — неприятельский грузовик.
— Ну, что я говорил! — воскликнул Гамарра, злорадно потирая руки при виде того, как вражеский «юнкере» скрылся за деревьями. — Они сдрейфили! Война кончилась! Ура-а!
Но властный голос Кристобаля вернул всех с облаков на землю:
— По местам! Поехали!
И снова потянулась длинная, изматывающая дорога. Сальюи, ползая на четвереньках и поминутно выпрямляясь, перетаскивала шкуры с места на место. Они ложились темными кругами на белый прокаленный песок. Кристобаль, действуя одной рукой, вертел руль. Он то и дело переключал скорость, стараясь избавиться от опасного крена. Грузовик дергало из стороны в сторону, но надежной опоры под колесами не было. Раненая рука Кристобаля, уродливо вздувшись, походила на головку новорожденного, а нелепая шляпа придавала ей сходство с оторванной головой Сильвестре Акино. Глаза Акино, вперившись в Кристобаля, мигали сквозь поволоку пыли, и ему пришлось перевести взгляд на простертую за стеклом песчаную гладь, чтобы избавиться от них и сообразить, что он видит отражение своих собственных глаз.
Но они все-таки упрямо глядели на него, запавшие, тусклые, лукавые. Это они угадывали неприметный дорожный поворот, это благодаря им машина неуклонно продвигалась вперед. Оставалось только ехать, ехать и ехать, чего бы это ни стоило, по мертвой голове друга, сквозь заросли и пустыню, сквозь взбунтовавшиеся стихии, ехать сквозь немолчный гуд леса, в котором неразличимо сплетались жизнь и смерть. Так распорядилась судьба Кристобаля.
И разве она могла быть иной у Кристобаля Хары? Она вела его за собой, как одержимого, как раба, по узкой лесной просеке и по бескрайней равнине, напоенной диким запахом свободы. Одолевать непроходимую чащобу деяний ценой своей плоти, превращать их в неколебимую волю, которая и рождает эти деяния. «То, чего не может сделать человек, никто не сделает», — говорил Кристобаль. А таких людей, как он, не счесть, они безымянны, но несметны. Свою силу они, видно, черпают не в слепом повиновении закону, который властвует над людьми и определяет ход событий, а в чем-то другом. Люди под стать ему действуют почти бессознательно и наверняка даже не отдают себе отчета в том, что такое надежда. Они хорошо знают одно: надо стремиться к цели, — остальное не в счет. Надо идти вперед, забывая о себе. Радость, победа, поражение, любовь, обладание, отчаяние все это лишь отрезки пути по бескрайней равнине. Кто-то падает в этой борьбе, но ему на смену приходят другие и снова прокладывают колею, прочерчивают колесами борозду, оставляя кровавый след на древней земной тверди и оплодотворяя жестокую девственницу — природу.