Нужно было напрягать последние силы, чтобы освободиться от цепких объятий дороги, которая никак не хотела оторваться от колес. Машины медленно двигались по прогалине, она разевала пыльную пасть и грозилась их поглотить. Так они тащились уже больше двух часов, а прошли только полторы лиги. До места, где располагался командный пункт дивизии, оставалось еще не меньше пятнадцати. Но если бы этим исчерпывались все трудности! Над водителями тяготела другая опасность: мародеры и бандиты как свои, так и вражеские, — которым шоферы могли дать отпор лишь с помощью заржавленного карабина да нескольких ручных гранат, спрятанных в вещевом мешке.
Усталость и сон понемногу одолевали водителей. Перед самым выездом с базы они успели проглотить по котелку горячей бурды — больше ничего не удалось съесть из-за бомбежки.
Они въехали в просторную и гладкую, как озеро, котловину. Желтое пятно головной машины маячило впереди, указывая дорогу. Кристобаль Хара заметил, что машина Сильвестре вдруг затормозила. А минуту спустя ее свет замигал настойчиво и призывно.
— Может, стряслось что с Акино? — потягиваясь, пробормотал Гамарра. — Вроде бы сигналит.
Хара не ответил. Он напряженно вглядывался вперед. От тусклой лампочки, горевшей в кабине, на лицо ему легли тени.
Из-за плотной завесы пыли вынырнула фигура: человек, подняв руки, остановился посреди дороги. В сухом желатине света, летевшем из фар, силуэт приобретал все более и более явственные контуры. Сильвестре Акино резко затормозил.
— Güepa рога![72] — пробормотал, он. — Наверняка дезертир.
— Или мародер-боливиец, — заметил его помощник Отасу, берясь за карабин и прицеливаясь.
Акино стал включать и выключать фары, желая ослепить незнакомца, но тот медленно шел им навстречу, не опуская рук.
— Стой! — крикнул струхнувший Отасу и щелкнул затвором.
Человек замер на месте. Руки вытянулись по швам: в его осанке не было ничего вызывающего, агрессивного. Это был низкорослый солдатик, без всякого оружия, даже без винтовки.
— Mávaiko-nde? — прокричал Акино на гуарани традиционный вопрос и тут же повторил его по-испански: — Кто идет?
Солдат молчал.
— Ты наш или боливиец? — настаивал Акино.
Солдат беспомощно разевал рот, но не произнес ни звука, и снова пошел к автоцистерне. Тут Акино откинулся на спинку сиденья. У него глаза полезли на лоб от удивления, но почти сразу лицо стало добрым и лукавым.
— Буду стрелять! — произнес Отасу.
— Не надо.
— Почему, сержант?
Солдат подходил все ближе. Свет бил ему в лицо, отчего оно казалось желтушным, беспокойным и в то же время решительным. В двух шагах от автоцистерны он снова остановился. И тут все признали в солдатике Сальюи. Подрезанные ножом волосы торчали из-под шляпы белесыми космами. Стянутая с убитого солдата военная форма висела на ней мешком. По ткани от света фар бежали желтые и темные пятна.
— Ты куда это, Сальюи? — почти по-отечески спросил ее Акино.
— Можно мне сесть в машину? — только и сказала она.
— Ты что, решила малость освежиться? — съязвил Отасу.
Она даже не удостоила его взглядом. Стояла и ждала, когда ей освободят место в кабине.
— Уступи ей место! — приказал Акино.
Отасу, враждебно косясь на Сальюи, неохотно вылез на подножку. Машина взревела и поехала дальше, по прогалине. Вся колонна — от ведущего до хвоста — снова пришла в движение. Стеной перед ними стояла пыль, и конические пучки света ввинчивались в густой мрак, указывая дорогу темным пыхтящим увальням… Акино и Отасу завязали тряпками рот и нос.
Сальюи сидела с отсутствующим видом, куря сигарету за сигаретой — подарок Хуаны Росы. От сильной тряски ее кидало то к одному, то к другому спутнику в странных масках.
Время от времени она кашляла — одолевала пыль.
— Как у тебя хватило духу прийти сюда? — мягко заговорил Сильвестре.
— Не было другого выхода.
— А Кирито знает, что ты тут?
— Он отказался взять меня с собой.
— Почему же ты мне не сказала, что хочешь ехать с нами?
— Он тут главный — с ним я и разговаривала.
— Ну а теперь что собираешься делать?
— Буду с вами, если не прогоните.
— Вернее, с ним?
— Для того и пришла.
— Не прогонит уже, не сможет. У нас расстреливают только дезертиров, — засмеялся Акино.
— А я и есть дезертир… — серьезно сказала она.