Но он смущается. Временно освобожденный Нинамин от похоти, он снова поглощен странностью этих людей. Ему интересно, почему он может чувствовать к ним сексуальный интерес, если они настолько чужды. Может в воздухе что-то? А может с ним произошли перемены, когда захлопнулась ловушка времени?
Они танцуют. Он танцует с ними, хотя и не может имитировать свободные движения их конечностей. Руки, которые он сжимает своими руками, становятся холодными. Он ощущает где-то в районе живота ледяной холод и понимает, что начинается обряд. Открытие Земли. В черепе что-то яростно вспыхивает. Изображение подергивается туманом. Все шестеро устремляются к нему и прижимаются своими холодными телами. Он чувствует кожей их затвердевшие соски. Его опрокидывают на землю. Может это распятие, а он жертва?
— Я — Ангелон, — поет Ангелон. — Я — любовь.
Ти поет:
— Я — ты. Я — любовь.
— Я — любовь, — поет Хенмер. — Я — Хенмер.
— Я — Серифис. Я — любовь.
— Я — Брил.
— Я — Ангелон.
— Любовь.
— Нинамин.
— Я — любовь.
— Серифис.
Его тело расширяется. Он становится сетью чудесных медных проволочек, обхватывающих всю планету. У него есть длина и ширина, но нет веса.
— Я — Нинамин, — поет Нинамин.
Планета раскалывается. Он проникает в нее.
Он видит все.
Он видит насекомых в своих норках и ночных слизняков в их тоннелях, он видит корни деревьев, кустов и цветов. Они изгибаются, растут, шевелятся, он видит подземные камни и глубокие уровни. В зеленой коре сверкают драгоценные минералы. Он видит ложа рек и дно озер. Он может дотронуться до всего и его трогает все. Он — спящий бог. Он — возвращающаяся весна. Он — сердце мира.
Он спускается ниже, в глубинные слои, где целые озера нефти, грустно просачиваются сквозь слои безмолвных песков, он видит, как возникают и разрушаются золотые самородки, и погружается в ясный чудесный блеск сапфиров. Вот он плывет в ту часть планеты, которая стала домом для одного из следующих за ним поколений и скользит в пустынном безмолвии улиц по чистым, просторным туннелям, где выступают послушные машины, готовые услужить ему при малейшей необходимости.
— Мы — друзья человека, — говорят они ему, — и мы помним наши древние обязательства.
Планета содрогается, на какое-то мгновение ловушка времени приоткрывается, и он видит город вновь заселенным: высокие спешащие смертные заполняют его коридоры, бледные, с неподвижными лицами они не очень отличаются от людей его времени, лишь тела их более вытянутые и хрупкие. Без сожаления он минует их уровень. Вот и сверкающая магма; вот внутреннее пламя. Не остыла еще, старушка? Нет, не очень. Я теперь без Луны и мои моря сместились, но под коркой я все еще пылаю. Друзья все время рядом с ним.
— Я — Брил, — шепчет Серифис.
— Я — Ангелон, — говорит Ти.
Теперь они все мужчины, он это ясно видит. Они пришли сюда оплодотворить Землю? Поднимаются клубы голубого пара и скрывают его товарищей, он движется вперед один, проплывая сквозь порфир и алебастр, сардоникс и диабаз, малахит и кремний, словно иголка пронзая земные слои, и наконец достигает поверхности. Он выбирается наверх. Наступила ночь, его усталые друзья лежат в амфитеатре, их тела украшены роями гудящих золотых ос. Трое мужчин и три женщины. В своем подъеме Клей обнаруживает, что может ходить по воздуху. Он поднимается на высоту примерно тридцати футов и, улыбаясь, делает огромные шаги. Как это просто! Он едва ощущает расстояние между ним и землей! Да! Да! Да! Он проходит весь амфитеатр. Он позволяет себе спуститься, его ноги почти касаются кустов, затем снова поднимается в вышину. Шаг, шаг, еще шаг. Стоит быть выброшенным на бог знает сколько миллионов лет вперед, чтобы ходить по воздуху не в той неуловимой бестелесной форме, как раньше, а в своем собственном теле.
Он сходит вниз и видит поблескивающую металлическую клетку сфероида с безжизненным сморщенным сфероидом внутри. Он подходит к ней и кладет руки на блестящие прутья.
— Никто не должен умирать в ночь Открытия Земли, — говорит он. — Найди в себе силы! Давай! Давай! — Он дотрагивается до колючего тела сфероида. — Ты меня слышишь? Я зову тебя к жизни, сын мой, дочь, брат, сестра.
Из глубин открытой Земли он вызывает новую жизнь и вкладывает ее в сфероид, который наполняется ей, вспоминает былую округлость, становится снова гладким и твердым, меняет цвета: лиловый, красный, розовый. Он снова живет. Он бессловесно посылает выражение своей благодарности.
— Мы, люди, должны держаться вместе, — говорит он сфероиду. — Я — Клей. Моя эпоха немного раньше твоей, еще до того как раса изменила свой облик. Хотя ты видишь, что более поздние эпохи вернулись к первоначальной форме. Вот эти спящие — наши хозяева…
Хенмер, Брил, Серифис, Ангелон, Ти и Нинамин покрываются волнами и становятся туманными, меняются от мужчины к женщине и от женщине к мужчине, шевелятся, меняются в размерах. Они все еще погружены в церемонию Открытия Земли. Следует ли ему оставаться с ними? Он решает, что если бы он остался, он не испытал бы ни удовольствия прогуляться по воздуху, ни радости оживить сфероид. День чудес. Он никогда прежде не испытывал такой радости.
Даже когда в поле зрения возникают козлолюди, ощущение полного счастья не покидает Клея. Он кланяется им.
— Я — Клей, — объясняет он. — Из всех пойманных в ловушку времени, я, кажется, древнейший. Сфероид — представитель ближайшей ко мне эпохи. Вот эти — господствующий сейчас вариант людей. А вы трое пришли из какого-то промежуточного времени, когда…
Невнятно бормоча, козлолюди приближаются к нему.
Они говорят друг с другом на монотонном унылом языке и угловато, медленно передвигаются. Они наполняют воздух запахом гниения. Клей отгоняет прочь неприязнь, говоря себе, что нельзя судить о них по внешнему виду: они же тоже сыны человеческие и в свое время являли собой вершину развития. Я буду простодушным. Я буду милосердным. Я буду любящим. Они уже совсем близко, суют морды к нему, он чувствует их скверное дыхание, они брызжут клейкой слюной. Он задыхается и кашляет. Они складывают короткие толстые руки на безволосой груди, тупые обрубки пальцев не имеют ногтей. Они ритмично раскачиваются на огромных бедрах. Клей видит, как в их глазах вспыхивает неистребимая злоба. Ноги их рассеивают семена, из которых стремительно растет жесткая трава.
— Давайте поговорим, — предлагает он. — Это ночь Открытия Земли. Давайте любить друг друга. Давайте все принимать. Как мне помочь вам?
Создания вплотную приближаются к нему. От них исходят волны угроз. Волнуясь, он пытается оторваться от земли, но их руки стискивают его и удерживают внизу. Они начинают толкать его туда-сюда от одного к другому и тоненько смеяться дребезжащим смехом. Игра! Заяц, окруженный гончими!
— Вы ошибаетесь, — кричит Клей. — Я — человек, ранняя форма, но все-таки… заслуживающая уважения…
Толчки становятся жестче. Они сгрудились над ним, его голова едва доходит до их груди. Они яростно топают ногами, сотрясая землю. Зубы сверкают.
Хенмер, Нинамин, Ти, Серифис, Брил и Ангелон сидят и наблюдают. Они не делают и попытки вмешаться.
Только сфероид выражает свое негодование, когда козлолюди футболят Клея. Он сердито что-то говорит. Но козлолюди понимают язык сфероида не лучше, чем Клея и продолжают пихать его. Там, где они касаются его кожи, появляются ссадины. Они все время что-то настойчиво бормочут. Что они говорят? Он представляет, что они говорят ему: «Ты станешь таким, как мы, ты станешь таким, как мы. Ты станешь таким, как мы». Неужели этот резкий звук их смех? Что за зловещая цепь событий произвела из человеческих генов этих тварей? Они скелеты в уборной завтра. Они шутка, которую будущее сыграет со всеми мечтателями-утопистами. Они колотят его, и Клей опускается к земле. Его окутывают ростки быстро всходящих семян и он борется за то, чтобы дышать. Они бьют и терзают его. Его рвет. И все же он продолжает помнить, что эти звери лишь транзитная фаза истории. Человечество пройдет сквозь них к богоподобному виду Хенмера. Это успокаивает, хотя богоподобный Хенмер сейчас не делает ничего, чтобы помочь ему. Оживившись, Клей проползает между расставленными ногами и карабкается по амфитеатру к Хенмеру и его друзьям.