Дхар ловко шевелил губами под фонограмму, но при этом не слишком усердствовал на ниве злодейства. Один из критиков отделал его словами «ленивая губа». Другой критик сожалел, что Дхара ничто не возбуждало, вообще ничто. Как актер Дхар был абсолютно востребован массами – возможно, потому, что он, казалось, постоянно пребывает в депрессии, как если бы мерзость жизни сама притягивалась к нему и его неизбежный триумф над злом был для него вечным проклятием. Посему определенную тоску вызывала у него каждая жертва, которую Инспектор Дхар разыскивал ради спасения или мести; злодеев – всех и каждого – Дхар наказывал с живописной жестокостью.
Что касается сексуальных сцен, то здесь преобладала сатира. Занятия любовью заменялись кадрами из старой кинохроники с несущимся паровозом (колеса-поршень); эякуляцию характеризовали бесчисленные волны, бьющиеся о берег. Кроме того, нагота, которую в соответствии с требованиями цензуры нельзя было показывать, заменялась «мокростью» – многочисленными сценами под дождем влюбленных героев (полностью одетых), как если бы Инспектор Дхар расследовал преступления исключительно в сезон дождей. Под полностью промокшим сари можно было случайно разглядеть сосок или, по крайней мере, представить его – это возбуждало больше, чем откровенная эротика.
Социальные проблемы и идеология просто замалчивались, если не полностью отсутствовали. (И в Торонто, и в Бомбее обе эти темы мало занимали доктора Даруваллу.) Кроме общеизвестного – что полиция полностью коррумпирована системой взяток, других назиданий почти не было. Сцены проникновенно снятой насильственной смерти, сменявшиеся сценами скорби с обилием слез, были более важны, нежели послания, призванные вдохновить национальное самосознание.
Герой Инспектора Дхара был беспощадно мстителен; он был также абсолютно неподкупен – за исключением лишь секса. Женщины легко и просто делились на хороших и плохих; однако Дхар позволял себе все, что хотел, и с теми и с другими, то есть со всеми. Ну почти со всеми. Инспектор не церемонился с европейскими женщинами, и в каждом его фильме была по крайней мере одна европейка, ультрабелая женщина, страстно желавшая сексуального приключения с Инспектором Дхаром; то, что он честно и с жестокосердным презрением отвергал европейку, было его фирменным знаком, его торговой маркой, – именно за это и обожали его индийские женщины и девушки. Отражала ли эта черта персонажа чувства Дхара к его матери, подтверждала ли озвученное им намерение иметь только индийских детей – кто ж это знает? Кто на самом деле знает хоть что-нибудь об Инспекторе Дхаре, ненавидимом всеми мужчинами, любимом всеми женщинами (кто это сказал, что его ненавидят?).
Даже те индийские женщины, что встречались с ним, были едины в рвении защищать его личную жизнь. Они говорили: «Он совсем не такой, как в своих фильмах» (никаких примеров за этим не следовало). Они говорили: «Он очень старомоден, настоящий джентльмен» (и никогда никаких примеров в доказательство). «На самом деле он очень скромный – и очень тихий», – говорили они.
Каждый мог допустить, что Дхар «тихий»; были подозрения, что он всегда строго придерживался текста сценария, – все это были вполне уместные и лишенные смысла противоречия относительно слухов о его идеальном английском. Никто ничему не верил, или же все верили любому слуху. Что у него две жены – одна в Европе. Что у него дюжина детей, и все внебрачные, которых он не признает. Что на самом деле он живет в Лос-Анджелесе, в доме своей ужасной матери!
Перед лицом всех слухов, при диком контрасте между исключительной популярностью его фильмов и исключительной враждебностью по отношению к нему, которую лишь провоцировала его усмешка, Дхар сам по себе оставался непроницаем. В его усмешке нельзя было обнаружить даже малой доли сарказма; казалось, никакой другой крепко сбитый мужчина не мог бы проявлять такое самообладание.
Дхар поддерживал только один вид благотворительности; он провел свою личную кампанию столь активно и убедительно, что был поддержан общественностью, и достиг при этом такого статуса, как мало кто из меценатов Бомбея. На собственные средства он организовал телевизионную рекламу для госпиталя детей-инвалидов, и она оказалась невероятно эффективной. (Разумеется, доктор Дарувалла был автором и этих рекламных роликов.)
На телеэкране камера показывает Инспектора Дхара либо крупным, либо средним планом – на нем свободная белая рубашка, без ворота или, как у мандаринов, типа курты[8], – и он пускает в ход свою усмешку, лишь пока рассчитывает с ее помощью полностью овладеть вниманием зрителей. Затем он говорит: «Вам, возможно, нравится меня ненавидеть – я получаю много денег, и я никому ничего не даю, кроме как этим детям». Затем следует серия снимков – Дхар среди детей-калек в ортопедическом госпитале: маленькая девочка с деформацией конечностей ползет к Инспектору Дхару, а он протягивает к ней руки; Инспектор Дхар между инвалидными колясками с детьми, которые неотрывно смотрят на него; Инспектор Дхар поднимает из джакузи маленького мальчика, несет его на чистый белый стол, где две медсестры прилаживают на ножки малыша ортопедические шины, – ноги мальчика тоньше его рук.
8