– Нет-нет, что вы! – сказал Фаррух; он сделал глоток, принесший ему некоторое облегчение. – Пиво прекрасное!
Пожилой мистер Сетна кивнул, как будто знал все, что беспокоило доктора Даруваллу. Мистер Сетна привычно полагал, что разбирается в душах своих клиентах.
– Знаю, знаю, – пробормотал старый парс. – Прошлого не вернуть. Сейчас все не так, как раньше.
Больше всего в мистере Сетне доктора Даруваллу раздражало то, как он с видом эксперта изрекал избитые истины. Теперь небось, подумал Фаррух, эта старая тупая зануда скажет мне, что я не такой, как мой досточтимый покойный отец. Честно говоря, стюард уже собирался высказать другое наблюдение, когда из обеденного зала раздался какой-то неприятный звук; он привлек внимание мистера Сетны и доктора Даруваллы и был похож на хамоватое щелканье суставами пальцев.
Мистер Сетна отправился выяснять причину. Не поднимаясь из кресла, доктор уже знал, что это за звук. Это был потолочный вентилятор, на который садилась погадить ворона. Возможно, при этом перекосилась лопасть вентилятора или ослабла гайка; а может, вентилятор вращался на шарикоподшипнике и один из шариков в желобке сместился, или там был шаровой шарнир, которому требовалась смазка. Было похоже, что в вентилятор попало что-то постороннее; при каждом обороте раздавался щелчок. Запнувшись, вентилятор приостановился, затем снова пришел в движение. Каждый оборот сопровождался щелканьем, как будто механизм перемалывал сам себя, пока окончательно не остановится.
Мистер Сетна встал под вентилятором, тупо уставившись на него. Доктор Дарувалла подумал, что стюард, возможно, не помнит инцидента с гадящей вороной. Доктор уже готовился принять участие в этой ситуации, когда неприятный звук внезапно прекратился. Потолочный вентилятор закрутился свободно, как и прежде. Мистер Сетна огляделся по сторонам, будто не понимая, как он оказался именно в этой точке обеденного зала. Затем стюард перевел взгляд в сторону Дамского сада, где все еще сидел Фаррух. Он совсем не такой, как его отец, подумал старый парс.
4
Прошлое
Наемный убийца
У доктора Лоуджи Даруваллы был личный интерес к тому, какие причины приводят к детской инвалидности. Ребенком он перенес туберкулез позвоночника. Хотя он выздоровел и стал одним из первопроходцев в области ортопедической хирургии, он всегда говорил, что столь твердо и навсегда пришел к решению лечить детей-калек лишь благодаря собственному опыту, то есть деформации позвоночника, сопровождавшейся болью и утомляемостью. «Никакая филантропия так не мотивирует, как чувство личной несправедливости», – говорил Лоуджи. Он был склонен изъясняться афоризмами. На всю жизнь у него останется очевидное свидетельство перенесенной в детстве болезни Потта[18] – остроугольный горб. Так что Лоуджи был похож на маленького верблюда, вставшего на задние ноги.
Стоит ли удивляться тому, что его сын Фаррух чувствовал себя недостойным подобной мотивации? Он продолжил дело своего отца, но лишь как преемник; он будет и дальше платить дань уважения Индии, но навсегда останется там всего лишь гостем. Подчас путешествия и получение образования связаны с тем, что приходится от многого отказываться; младшему доктору Дарувалле обычно было присуще чувство интеллектуальной неполноценности. Возможно, Фаррух слишком упрощенно приписывал свою отчужденность лишь одному убеждению, которое парализовало его не меньше, чем обращение в христианство: что ему, дескать, совершенно не дано чувство оседлости, что он человек без страны, что нет в мире места, которое он бы назвал своим, за исключением цирка и клуба «Дакворт».
Но что можно сказать о человеке, который держит в основном в себе как свои нужды, так и навязчивые идеи? Когда человек делится тем, чего он боится, его страхи и желания трансформируются в рассказах и пересказах – друзья и семья по-своему переиначивают этот материал, – и вскоре от частого употребления так называемые страхи и желания почти перестают бередить душу. Но доктор Дарувалла держал все в себе. Даже его жена не знала, каково доктору в Бомбее, да и как она узнала бы, если он не говорил ей? Поскольку Джулия родилась и выросла в Вене, то, как ни мало доктор Дарувалла знал об Индии, он все равно знал больше, чем она. А «у себя дома» в Торонто Фаррух позволял Джулии быть авторитетом; там она была боссом. Доктору было нетрудно уступать жене, поскольку она считала, что в Бомбее он главней. А теперь, после стольких лет, это закончилось.
Разумеется, она знала о киносценариях – но только о том, что он их пишет, а не о том, что́ они для него значат. Фаррух был достаточно осторожен, чтобы не говорить о них Джулии всерьез. Над ними он вполне удачно подшучивал; в конце концов, для всех прочих они были шуткой, – Фарруху было нетрудно убедить жену, что фильмы об Инспекторе Дхаре – просто шутка. Гораздо важнее, что Джулия знала, как много значит для него Дхар (этот дорогой мальчик). Так имело ли значение, что она абсолютно ничего не знала о том, как он относится к своим сценариям? И все это, как глубоко сокрытое, представлялось доктору Дарувалле более важным, чем оно было на самом деле.