Однако ненависть к Инспектору Дхару такие передачи не уменьшали. Местные амбалы захотели проверить, действительно ли актер так силен и натренирован во всех видах боевых искусств, как это показывалось на экране. Оказалось, что силен и натренирован. На все виды словесных оскорблений он отвечал сдержанным вариантом своей заученной улыбки, делавшей его похожим на подвыпившего человека, однако при нападении, не задумываясь, отвечал ударом на удар. Был случай, когда Дхар ударил столом мужчину, замахнувшегося на него стулом.
За ним утвердилась репутация человека настолько же опасного в жизни, каким его показывали в кино. Бывало, он случайно ломал людям кости. Вероятно, благодаря осведомленности в ортопедии, приобретенной при рекламе госпиталя для детей-калек, при нападении на него актер серьезно калечил людям суставы. Справедливость требует признать, что Инспектор Дхар никогда не нападал первым, но из драк всегда выходил победителем.
Бестолковые киносериалы о полицейском инспекторе сделаны были топорно, и актер редко появлялся на публичных мероприятиях в честь их выхода, что породило слухи о том, будто он не живет долго в Индии. Шофером у него работал карлик, до этого выступавший клоуном в цирке. Пресса навесила на карлика ярлык головореза-убийцы, чем Вайнод очень гордился.
Друзей у киноактера не было, если не считать множества женщин, назначавших ему свидания. Отношения Дхара с доктором Даруваллой можно было назвать самыми длительными из всех его контактов с другими людьми. Эти отношения выдержали испытание на прочность, выстояв под злыми нападками прессы.
Дарувалла, собиравший пожертвования за рубежом в фонд госпиталя для детей-калек, всегда был сдержан, отвечая на вопросы об Инспекторе Дхаре. Журналисты знали Фарука как примерного семьянина, известного врача из Канады и сына доктора Ловджи Даруваллы, бывшего управляющего госпиталем для детей-калек.
— Я доктор, а не разносчик сплетен, — обычно говорил он, когда его спрашивали об Инспекторе Дхаре.
Этих людей видели вместе лишь в стенах спортивного клуба Дакуорт, куда журналистов не допускали и где интересоваться подробностями личной жизни считалось предосудительным для всех, за исключением старшего официанта Сетны.
Немало судачили по поводу того, каким образом Дхар стал членом клуба Дакуорт, поскольку он был недоступен и для кинозвезд. Странным представлялось и то, что он стал членом клуба в двадцать шесть лет — и это при том, что очередь на право вступления в клуб растягивалась на двадцать два года. Что же, киноактер подал свое заявление в четыре года?! Значит, кто-то это сделал за него. В дополнение ко всем этим странностям многие члены клуба Дакуорт не очень-то верили в принадлежность Дхара к «высшим слоям городского общества». Скрещивая шпаги в спорах по этому вопросу, одни напирали на благотворительность Дхара, его участие в судьбе детей-калек, тогда как другие обвиняли актера в том, что киносериал с его участием разрушительно действовал на мораль жителей Бомбея. Не достигая единства, спорщики продолжали распускать слухи и негодовать по поводу пребывания в клубе Инспектора Дхара.
В соответствии с традициями своего киногероя. Инспектор Дхар сам обнаружил тело возле девятой лунки поля для гольфа. Несомненно все ждали, что он лично разрешит загадку своего преступления. Пока не было доказательств криминального характера этой смерти, однако члены клуба поговаривали, что не все ясно с этим происшествием и что тренировки бедного мистера Лала в поврежденных кустах бугенвиллей сослужили ему плохую службу. Казалось, что он пал жертвой своего неудачного удара по мячу, хотя грифы-стервятники, повредив тело, нарушили картину происшествия. Бывший соперник усопшего, мистер Баннерджи, пожаловался Дарувалле, что чувствует себя убийцей друга.
— Он ведь всегда промахивался по девятой лунке! Не надо было дразнить его из-за этого! — причитал Баннерджи.
Доктор вспомнил, что и он поддразнивал мистера Лала. Нельзя было не дразнить его за бестолковую игру в гольф, к которой он был совершенно неспособен. Однако когда Лал умер играя в гольф, его энтузиазм уже не казался таким смешным, как раньше.
Фарук смутно почувствовал какую-то аналогию между своим сериалом об Инспекторе Дхаре и последней игрой Лала в гольф. Неожиданная аналогия пришла на ум вследствие странного, неприятного запаха. Вонь была не так сильна, как если бы кто-то испражнялся поблизости, запах напоминал и что-то очень знакомое и в то же время что-то далекое. Быть может, он напоминал ему вонь кишок, гниющих на солнце, или стекающего по дренажной трубке гноя, или это была смесь запахов сгнивших цветов и человеческой мочи.
Сходство между так драматически закончившейся привычкой Лала играть в гольф и криминальными сценариями доктора Даруваллы имело свои основания. Доктор прилагал огромные усилия, создавая сценарий киносериала, по мнению большинства, не имевший никакого художественного достоинства. Зрителям образ Инспектора Дхара казался убогим и обидным, хотя сам доктор отдавал ему всю свою любовь. Хрупкое самолюбие Фарука строилось на осознании себя в качестве тайного сценариста, равно как и на прочной репутации хорошего хирурга. Но самоуважение осталось бы у него в том случае, если бы он был всего лишь сценаристом, пусть даже бессовестным барыгой, пишущим всякую дрянь ради денег, как проститутка, и настолько плохо, что стыдно было бы обозначить свое авторство.
Для публики актер, изображавший в киносериале Инспектора Дхара, начал отождествляться с его образом, и люди были склонны думать, что актер сам пишет сценарии. Фарук это знал, но ему доставляла удовольствие не слава, а создание сценариев, несмотря на то, что их высмеивали, а кинофильмы ненавидели.
В последнее время Инспектору Дхару пообещали расправиться с ним, и доктор стал подумывать о прекращении работы над сценариями, не представляя, чем станет заниматься в этом случае. Но он подозревал, что вряд ли будет сохранять верность своему кинообразу, когда тому реально угрожают убийством. Это совсем не то, что ругань журналистов на страницах газет.
Размышляя таким образом, Дарувалла пытался разобраться и в другой сложной ассоциации — игра мистера Лала в гольф, слабая вонь гниющих на солнце кишок, запах от стекающих нечистот. А может быть, кто-нибудь мочится в кустах бугенвиллей? Внезапно эти невеселые мысли прояснились. Доктор наконец-то увидел аналогию между собой и бедным мистером Лалом. Он подумал, что был таким же плохим, но очень обязательным сценаристом, как мистер Лал был плохим, но заядлым игроком в гольф.
Доктор как раз закончил еще один сценарий, по которому уже сняли последние кадры, и очередной серии предстояло выйти на экраны перед приездом в Бомбей брата-близнеца Инспектора Дхара. Сам он сейчас болтался без дела, поскольку не был обременен контрактами на интервью или снимками для рекламы новой ленты — следствие его сдержанных отношений с журналистами, освещающими кинобизнес, хотя Дхар полагал, что он уделяет им довольно много внимания. Не без оснований Дарувалла полагал, что новый фильм вызовет такие же неприятности, как и предыдущий, и думал, что именно сейчас настало время поставить в этом деле жирную точку.
Так он думал, но мог ли остановиться в любимом деле? Мог ли он писать сценарии лучше? Он и так старался изо всех сил, как бедный мистер Лал, фанатично возвращавшийся к девятой лунке, чтобы еще и еще потренироваться. После каждого его удара в разные стороны летели поврежденные им цветы, но старик снова и снова вставал в пораженные странной болезнью кусты бугенвиллей, нанося яростные удары по маленькому белому мячику. Пока однажды к этому месту не прилетели грифы-стервятники.
Дарувалла понимал — у ситуации лишь один выход — либо бей по мячу, не касаясь цветов, либо прекращай играть. Однако у него не хватало решимости ни отказаться от сценариев, ни сообщить неприятную новость Инспектору Дхару. В конце концов, невозможно стать лучше, чем ты есть. Он не в силах прекратить писанину, потому что она часть его естества.