Его спутник не двинулся, ничего не сказал. Шогол-Ву, покачав головой, сам измельчил сладкий корень, серые веточки, желтоватые на изломе.
— Только ты недолго, — слабо произнёс человек, не открывая глаз. — Если эта… дикая баба… дом не запирается.
Шогол-Ву кивнул и вышел.
Нептица радостно бросилась к нему, заскакала вокруг. Запятнанный подумал и распахнул дверь.
— Иди в дом, — сказал он.
Нептица остановилась на пороге. Пригляделась и попятилась.
— Иди, — подтолкнул её Шогол-Ву.
Она фыркнула, мотнула головой. Но что-то заинтересовало её в щелях пола, и нептица протиснулась в узкий для неё проём.
— Зачем тут эта тварь? — хрипло спросил человек.
— Увяжется, наследит. Вернусь, выпущу, — пообещал запятнанный и прикрыл дверь.
Первым делом он пошёл к дороге, оттащил тело, убрал следы крови. Собрался вырыть могилу для троих и тут разглядел, что прихваченная им лопата — и не лопата вовсе.
На черенке сидела деревянная пластина, с одной стороны которой вырезали лапу.
Шогол-Ву опустил пластину, прижал. Поднял, и на снегу остался след космача.
Дети тропы легко распознали бы подделку. Людские охотники, пожалуй, тоже. А торговцы, случайные путники могли не понять.
Вот почему у троих на старом тракте была добыча. Но теперь снег на равнинах почти сошёл, и космач, если и бродил здесь, должен был уйти в леса, к Зелёной гриве. Должно быть, люди больше не боялись и снова ездили и ходили новым путём.
Бродяги неплохо поживились в храме. Жадность толкнула их напоследок на дорогу, а Трёхрукий этого и ждал. Устроил так, чтобы живыми не ушли.
Ещё и выбор дал, раз уж первым послал Шогола-Ву.
Запятнанный уложил тела за камнем, там же бросил и печать. Убедился, что с дороги не видно, и направился к храму. Ведро оставил у ног Трёхрукого, мешочек с раковинами вложил в протянутую ладонь.
— Возьми, что было у тебя украдено. Верни удачу тем, кто приносил дары.
Оставалось добыть то, что годилось в еду. Запятнанный поглядел в сторону Зелёной гривы. До неё неблизко, но на равнине, покрытой кустарником, водились камнеклювики.
Тут он замер, прислушиваясь. Миг, и бросился прочь от дороги, к густым зарослям у колодца. Лёг на землю. Это заняло не больше двух ударов сердца.
Теперь стало ясно слышно: по дороге, уже чуть раскисшей, стучали копыта. Двое ехали в сторону Степной лапы. Спешили, но у храма остановились.
Кто-то присвистнул.
— Гляди-ка, Стерк, кому это так сильно нужна была удача? Тут больше, чем Жирный Треффе нам сулил.
Его спутник засопел, сказал гнусаво:
— Ты чё? Не тронь, прогневаешь!
В ответ раздался смешок.
— А мы в заднюю руку переложим, гляди. «Добрые путники, вижу, вы в нужде». — «Ох, так и есть. Всю ночь за дикой бабой гонялись, о кусты изодрались, оголодали». — «Ну так возьмите мешочек, заслужили. В Жерновках выпьете…»
— Да разве ж можно так, Уре?
— Отчего и нет? Может, видишь тут служку, который заботится, чтобы задняя рука не пустовала? Да тут уже складывать некуда. Во, теперь из задней возьмём, как честные люди, а сюда ему что-то положим. Есть красные?
Что-то звякнуло.
— А от себя ты чё, не кладёшь ничё?
— А я за служку поработал, угодил Трёхрукому. Ну и довольно. Иди вон лучше, рогачей напои, а я пока на двоих разделю.
Скрипнул ворот, ведро упало с плеском и поднялось тяжело. Зафыркали рогачи. Хлюпнула вода.
— На вот, держи.
— А чё так мало? Это точно половина?
— Да чтоб я врал в божьем месте, Стерк! Я тебе крупные дал, серебро. А у меня почти все красные, вот и кажется, что больше. Ну, не напились ещё? Нам бы ехать.
— Так у меня красных половина…
— Ох и жадная ты душонка! Перед лицом Трёхрукого ноешь, что мало тебе досталось? Ещё меня обманщиком выставил. Ну, Стерк, я карманы выверну, пересчитывай.
— Да чё ты сразу-то…
— И Жирному Треффе сам будешь пояснять, что нас задержало, понял?
— Да ладно, ладно, Уре, я тебе верю. Ну, едем? И всё ж я в толк не возьму, чё эту бабу не прикончить сразу. За такую чё, правда заплатят?
— Ну, Жирному виднее. Ты не забудь, в Жерновках не болтаем, клетка для пса нужна.
— Да помню я. А чё для пса? У нас же баба.
— Ты, Стерк, просто молчи и кивай, я сам всё скажу. Ну, двигаем.
Звякнула уздечка, фыркнул рогач, за ним второй. Кто-то прищёлкнул языком. Застучали копыта, удаляясь, и вскоре всё стихло.
Запятнанный поднялся с мокрой земли, сорвал пук травы, обмахнул грудь и колени. Обернулся, нахмурившись, к рощице. Потом поглядел туда, откуда явились двое.
Подумал недолго и зашагал торопливо, оставляя рощу за спиной.