— Слово! Свартин Большая Рука дал нам право нарушать любые клятвы. Мы больше ничего не должны ничтожествам, знающим матерей. Зачем ты смешивал кровь?
— Взамен я получил то, что нужно мне. Идём. Спросим, и ты уйдёшь.
Нептица кинулась к открывшейся двери, но тут же отскочила. Забилась в угол у печи, зашипела, защёлкала клювом.
— Краденая добыча, — сказала Ашша-Ри. — Зачем она тебе? Ты её не ешь. Тогда зачем?
— Я думаю, зверя послал Двуликий. Он хотел, чтобы мы шли вместе.
Ашша-Ри поглядела пристально, сощурив тёмные глаза.
— Трёхрукий отнял у тебя разум. Обделил с рождения, а теперь забрал и остаток.
Человек завозился под шкурами, провёл рукой по лицу.
— Проклятые видения, — пробормотал он. — Ох, боги, раз уж я помираю, почему бы не показать мне напоследок купальню с голыми бабами? Почему не тот трактир… как его, в Лесовинах… нет, у Большого Корня. Пойло рекой…
Голос его сошёл на хрип, и человек закашлялся.
— Так нет… Синерожие… Эй, дикая баба, ты хоть спляши. А эти пятна у вас по всему телу? Я б поглядел…
Ашша-Ри дёрнулась. Шогол-Ву перехватил её руку, метнувшуюся к ножнам.
— Нет, — сказал он. — Спросим, но не убьём. Я говорил, он болен.
Дочь детей тропы повиновалась нехотя, стиснув зубы.
— Убить хотят ещё, — прошептал человек. — Почему она не танцует?.. Попаду к ушам богов, всё выскажу…
Шогол-Ву склонился над ним, тронул за плечо.
— Ты знаешь про мертвецов? Расскажи, почему мёртвые ходят по дорогам.
— Мёртвые… по дорогам? А, я ж потому с тобой и связался. Увидят, чего доброго… кха… прикончат…
Человек закашлялся слабо и умолк.
— Когда это началось? — спросила Ашша-Ри. — Почему мертвецы не лежат в земле, как должны?
— Когда?..
Человек уставился на неё мутным взглядом.
— С поры жёлтых листьев, пожалуй… Или с первого снега? Нет, с листьев… Всё та девка виновата, кто ж знал, что она дала обещание в ночь Всех Богов… Костры ещё чернели на берегу, а она уже к другому на колени влезла…
— Женщина оскорбила богов? Из-за неё это случилось?
— Из-за неё, девки гулящей… Все вы такие. А дикие бабы — особенно…
Ашша-Ри выхватила нож с рычанием. Шогол-Ву успел, сжал её запястье. Медленно, медленно отвёл в сторону. Руки дрожали, клинок плясал.
— Зачем ты его защищаешь, порченый? Он уже почти мёртв! Докончим то, что начали боги, и уйдём!
— Я говорил. Ты уйдёшь одна, я уйду с человеком.
— К Заставе, — донеслось с лежанки. — К Свартину… Одна ночь, и новая жизнь…
Ашша-Ри прислушалась, перестала бороться. Рука с ножом опустилась.
— К Свартину… — задумчиво сказала она. — Может, ты не так и глуп, порченый. Раз так, иди своей тропой.
Она ещё постояла недолго, пряча нож, кивнула и вышла.
Шогол-Ву подошёл к печи, погладил нептицу по встопорщенным перьям. Позаботился, чтобы огонь, почти угасший, разгорелся снова. Поглядел на человека.
— К Свартину? Этого ты не говорил.
Но тот не ответил.
К часу, когда Одноглазый ушёл, а Двуликий ещё не явился, больному стало совсем худо. Он метался, отбрасывая шкуры. Проливал настой, которым поил его запятнанный. То бессвязно бормотал, то звал неведомую тётушку Галь. Наконец, задремал беспокойно.
Шогол-Ву прихватил котелок. Распахнул дверь, выпуская зверя, и вышел сам. Нептица подхватила что-то с земли, но тут же уронила, фыркнула, чихнула. Замотала головой с раскрытым клювом.
Запятнанный наклонился и поднял палец мертвеца, жгучий корень со Сьёрлига. За один такой давали пять серебряных раковин. И там, где он лежал прежде, Шогол-Ву увидел ещё мешочек размером с половину ладони.
Поднял его, маленький и лёгкий, развязал. Внутри были чёрные горошины, «птичий глаз». Люди бросали их в еду для вкуса.
Дети тропы так не поступали. Пряные и жгучие приправы отбивали нюх. Но палец мертвеца и «птичий глаз» держали. Если кто болел, пусть это и случалось редко, готовили отвар крепче того, что из сладкого корня.
Шогол-Ву принёс воды. Оттёр маленький котелок, наполнил, подвесил над огнём. Нарезал жгучий корень, всыпал десяток горошин. Дождался, пока вода забурлит, и переставил котелок на стол.
Варево остыло, и Шогол-Ву достал нож, пустил кровь. В ней жила сила крепкого и здорового тела, и этой силой он делился по доброй воле. Размешал, наполнил кружку. Обернулся к человеку, приподнял за плечи.
— Глотай.
Тот хлебнул послушно и тут же отвернулся, хотел сплюнуть.
— Боги, ну и дрянь… Это что, помёт зверя?
— Вы, люди, таким лечитесь? Я могу добавить.
— О-ох, послал Трёхрукий дурня…