— Да, ты бы видела, что эта тварь устроила! Людей напугала, богов по земле изваляла, товары опрокинула, а хуже всего, что мы на Длань Одноглазого наткнулись. Вы слышали про Длань?
Ашша-Ри дёрнула плечом, промолчала.
— Расскажи, — велел Шогол-Ву.
— Как Свартин вас погнал за Древолес, сам засел в Пограничной Заставе. Видно, мало ему было Очей Двуликого, что он собрал ещё и Длань. Чем эти пятеро заняты, мало кто знает, а слухи ходят разные. Будто верит он им крепче, чем родному брату, и дозволяет вести дела по своему разумению, не спрашивая всякий раз его совета. Потому что Свартина-то самого люди теперь почти и не видят, он носа из дома не кажет, а эти пятеро то там, то здесь. Указующий Перст у них верховодит, Малый на побегушках. Большой — крепкий такой мужик, Жирным Треффе его зовут…
Нептица повернулась, устраиваясь удобнее, толкнула человека. Он хлопнул по лапе, она толкнула сильнее, не желая уступать.
— Вот тварь упёртая!.. Ну, давай посмотрим, кто кого…
— Ты сказал, Жирный Треффе?
— Точно. Дрянь, щипаться вздумала!.. Треффе этот головы сечёт. В Белополье, в Зелёных угодьях, старосту с сыном порешил — этот, чёрный, ему указал. Даже народу не объяснили, за что. Видно, против Свартина что сказали. Счастье наше, что Большого Перста при них не было, а Указующий не приглядывался особо. У тебя-то вот под конец брага из пасти текла, с рожи всё смыло, пришлось в тёмный угол тащить, чтоб бороду твою синюю не разглядели. Так если б ты ещё тихо сидел, а то петь вздумал!..
Шогол-Ву промолчал.
— Ладно бы что красивое знал, а то взял мою песню и переврал. Что, помнишь? Стыдно тебе? Ну, чего молчишь?
Человек примолк ненадолго, не дождался ответа и продолжил:
— «Шёл трактирщик за водой, сзади парень молодой» — тьфу! Ну, этим хотя бы весело было, кроме хозяина, ясное дело. Потом кто там у тебя за водой ходил? Рыжуха. Потом кружка со столом. На древеснике все поскучнели уже, а я сиди, голову ломай, как тебя заткнуть! Трёхрукого про себя молю, чтобы оказал милость и не клал тебе на язык слова о ком-то из Перстов, а то бы нам и конец. Подношение я ему должен теперь.
Шогол-Ву промолчал.
— Любопытно вот, что за дело было у них в этом городке и почему ворота запирают.
— Жирный Треффе. Это он поймал тебя?
— Меня? — не понял человек.
— Меня не поймали, а застали врасплох! — воскликнула Ашша-Ри, обернувшись. — Я сама должна была перерезать ему горло! Ты отнял у меня право на месть!
— Я должен был стрелять наверняка.
— Достаточно было их отвлечь, и я бы освободилась!
— Ты не смогла бы. Мы упустили бы время…
— Так, так, — вмешался человек. — Погодите! Вы Жирного Треффе, что ли…
Ему никто не ответил.
— Во дела! Так эти, значит, ждут в городе, когда люди вернутся. Звереют от ожидания. А Треффе червей кормит! Ну, удивили.
Он помолчал, потёр висок, морщась. Потянул Шогола-Ву за рукав и зашептал:
— Так эта, значит, людям попалась? Ещё когда за нами шла и убить думала? А ты её во второй раз выручил?
Запятнанный не ответил.
— Ты правда того, что ли? Да она чудом только нас не прикончила! Видно, Трёхрукий сжалился над тобой, убогим, и вложил каплю добра в тот камень, что у неё вместо сердца…
— Я слышу тебя, ты, знающий мать.
Человек закашлялся.
— Зря ноги промочил. Нехорошо мне что-то опять. Во, жар, похоже. Подремлю я…
— Язык тебе отрежу, — сказала Ашша-Ри, не оборачиваясь. — Хотя ты заслужил большего. Заслужил, чтобы с тебя драли кожу лоскутами, медленно, чтобы жил до конца…
Человек опять закашлялся. Не утихал, пока охотница не умолкла.
Повозка застряла. Пришлось выходить, разбивать ком земли, на который наткнулось колесо. Вслед за Шоголом-Ву из клетки выбралась и нептица. Погналась, хлопая крыльями, за мелким зверем — должно быть, изнорником. Остановилась, уткнулась в землю, принялась рыть. Фыркнула с досадой. Отошла.
Из-под земли показалась светлая головка с тёмными бусинами глаз. Длинные уши с чёрными концами распрямились медленно, встали торчком. Нептица повернула голову, и изнорник тут же исчез.
Шогол-Ву поглядел наверх, где прятался Двуликий, бледное пятно за плотным серым одеялом на полпути к вершине холма. Безлюдье тянулось во все стороны, где поросшее кустарниками, где покрытое густой травяной шкурой, побуревшей, местами пятнисто-зелёной, как шерсть моховика. Отдельные пучки, багровые и длинные, как иглы вечников, торчали там и сям. Глядели в серое небо серые камни.
В той стороне, куда держала путь повозка, земля бугрилась, шла мелкой рябью — придётся нелегко, но и не объехать.