Страх придал ему сил. Он даже смог отбежать недалеко, пока Шогол-Ву поднимал стрелу, глядя на лес.
— Чего встал? Шевелись, живо! Я не хочу умирать!.. А если бы она попала?
— Она попала, — спокойно ответил ему сын детей тропы.
— Чего? Ты ранен, что ли?
— Ашша-Ри вернула мою стрелу. Под улыбкой Двуликого охотник не промахнётся мимо цели. Значит, она так хотела. Она отпускает нас и не пойдёт следом.
— Да? А я бы вот в это не верил. Убираемся, пока она не передумала!
И они двинулись дальше, оставляя лес позади. В прежней жизни Шогол-Ву редко бывал в людских землях, открытых небу. Хотелось спрятаться.
— Стрелу вернула… — бормотал спутник, тяжело налегая на него. — Лучше бы верёвку, она полезнее… Хорошая ведь была, из скарпа, да? Недешёвая…
Нашли дорогу, старую, едва приметную. Один её рукав тянулся к Приозерью, другой — к Степной лапе. Шогол-Ву остановился, поглядел на нептицу.
— Чего встал… — слабо прошептал человек. — Или привал?
— К степям нужно, — сказал запятнанный. — Отпустить зверя.
— К каким ещё степям?.. И так из-за тебя я всё дальше от Заставы! Ты, выродок, хоть понимаешь, как вести по тропам?
— Мы пойдём к степям.
— Ты клятву дал!
Шогол-Ву решительно свернул направо, и человек отпустил его руку. Стоял, бледный, пошатываясь.
— Пусть тебя Трёхрукий покарает! Я… это дело… Они другого найдут, если время терять! Я не получу награды, и ты не получишь. Отсюда и так дней пять пути, если ногами, а я по твоей вине не ходок!
— Зверь первый, — указал Шогол-Ву на нептицу. — Я вёл его, когда ты навязался. Ты второй.
— Ты точно без ума в голове. Зверь тебе заплатит? Он что, обещал больше золота, чем я?
— Ты сам без ума в голове. Хочешь идти через людские земли с таким, как я, и с приметным зверем. Веришь, далеко уйдём?
— О-ох…
Человек согнулся, упираясь ладонями в колени. Закашлялся. Поглядел измученно.
— Будь по-твоему. Но уясни, пятнистая рожа: если опоздаем, платы не будет. Никаких жёлтых раковин, даже меди не дам. Понял?
Шогол-Ву кивнул и подал ему руку.
Когда Двуликий спускался с холма, они набрели на придорожный храм с колодцем рядом.
В храме, как полагается, было три стены и крыша от дождя и снега. Трёхрукий, потемневший от времени, стоял внутри. Рука впереди, чтобы брать у тех, у кого в избытке, рука сзади, чтобы давать, и правая рука, чтобы опираться на посох, бродя по земле.
Лоза раздери-куста оплетала камни и ноги Трёхрукого. Такая колючая и густая, что протыкала сама себя длинными шипами, она источала дурманящий аромат, истекая соком.
Шогол-Ву поглядел в иссечённое ветрами суровое лицо, в глаза под каменными веками. Достал из мешка рыжий корень, положил в протянутую ладонь.
— Это всё, что у нас есть, — сказал он. — Пошли нам удачу на пути, Трёхрукий.
Вернулся к колодцу, открытому, но чистому. Здесь нашлось и ведро, тёмное, рассохшееся.
Шогол-Ву задержал ладонь на деревянном боку, прислушался. Огляделся.
— Чего тянешь? — прохрипел его спутник. Привалившись к каменному срубу, он допивал то, что осталось в меху.
Вместо ответа запятнанный протянул ему ведро.
— Сам набирай, — сказал человек, отталкивая посудину.
— Дерево сырое.
— И что? Тебе это мешает?
— Другие брали воду. Не останемся, пойдём дальше.
— Куда? — оскалился человек. — Я сдохну сейчас! Слышишь ты, и шага не пройду! Разводи костёр, выродок. Тот, кто здесь был, сейчас не вернётся.
Шогол-Ву молча наполнил мех. Напился сам, подозвал нептицу. Та сунулась в ведро, подняла морду, глотая воду.
— Я не пойду никуда, — упрямо повторил человек. — Хочешь, на горбу меня тащи.
Дождавшись, пока зверь отойдёт, сын детей тропы выплеснул остатки на землю, рядом с человеком, и тот вскочил, пошатываясь.
— Ну, рожа пятнистая!..
— У самого пятнистая, — спокойно ответил Шогол-Ву. — Значит, недостаёт и ума, и силы. Значит, должен слушать меня.
Человек глядел, набычившись, из-под упавших на лоб волос. Рот его искривился, кулаки сжались, но промолчал. Пошёл, дёрнув плечами, к дороге.
— Эта тварь сожрала подношение! — донёсся его возмущённый голос.
Шогол-Ву подошёл. У колючих лоз на камнях лежало то, что осталось от рыжего корня: откушенный, измочаленный хвост и два-три небольших куска. Трёхрукий глядел равнодушно, протягивая пустую ладонь.
Нептица толкнулась, протиснулась вперёд. Заметила кусок, поддела клювом. Корень проехал дальше по полу, и нептица придержала его лапой.
— Не видать нам удачи! — сердито воскликнул человек и сплюнул. — Чтобы задобрить Трёхрукого, отдадим ему сердце зверя. И тащиться к степям не придётся.