Нептица всё-таки сумела ухватить рыжий шматок и подняла клюв, глотая добычу. Шогол-Ву недолго постоял, раздумывая, и пошёл прочь.
— Ты слышал меня, выродок? Трёхрукий не простит насмешки! — раздалось в спину.
— Трёхрукий, может, сам отдал корень.
Человек догнал его, встал на пути.
— Ты соображаешь, что несёшь? Как, по-твоему, каменная глыба может что-то отдать?
Шогол-Ву остановился, поглядел на него.
— Значит, каменная глыба может обидеться, — спокойно произнёс он. — Значит, может причинить нам зло. А накормить зверя…
— Да понял ты, что я хочу сказать!
— У зверя чистое сердце. Трёхрукий не станет сердиться. Идём.
Дорога ползла меж камней и сухих кустарников, пряталась под травой старого года. По обочинам у камней белел ещё снег, кое-где укрывал далёкие поля. По правую руку темнела Зелёная грива. Двуликий ушёл за неё, виднелся лишь бледный край его одежд.
— Не станет, как же, — ворчал человек, спотыкаясь и тяжело налегая на локоть запятнанного. — Чистое сердце… Вот и положили бы это сердце ему в ладонь! Сами бы поели…
Он закашлялся.
Нептица вышагивала впереди, распушившись. Но вот она прижала перья, опустила хвост и вытянула шею. Замерла с поднятой лапой. Медленно, неслышно ступила.
Шогол-Ву стряхнул руку человека и бесшумно двинулся вперёд.
На пути сидел оборванец, держась за ногу. Лицо изрезано морщинами, белые глаза. Трёхрукий отнял их, но дал взамен хороший слух.
— Помогите слепому! — тонко, нараспев протянул старик, поднимая голову. — Помогите, добрые люди. Ногу я подвернул.
Шогол-Ву потянул с плеча лук. Застыл, прислушиваясь.
Спутник, толкнув его, захромал вперёд. Нагнулся над стариком.
— Чего медлите, олухи? — завопил тот совсем другим, грубым голосом. — Меня грабят!
— Там выродок! — донеслось из-за камня в стороне от дороги.
Голос перешёл в мычание, и кто-то ещё прошипел:
— Захлопни пасть, дурень!
Старик оттолкнул чужие руки, пополз по дороге, широко раскрыв незрячие глаза.
— Не убивай! — заскулил он. — Всё бери, что хочешь… Я не хотел чинить зла! Это всё они, Скар и Градиг…
Слепой махнул рукой в сторону камня.
— Заставили меня!.. Пощади! Это они!
Нептица скакнула, припав на передние лапы, толкнула старика в грудь, и тот завопил.
— Прикончи их, — велел человек.
Шогол-Ву покачал головой.
— Они боятся и не тронут. Мы уходим.
— Трёхрукий у тебя точно разум отнял! Кто оставляет врага за спиной? Дай нож, я сам, если ты не можешь!
— Пощадите! — всхлипнул оборванец.
— Вперёд, — мотнул головой запятнанный, обращаясь к спутнику. — Или силой тащить?
Человек отступил на шаг, бледнея. Сплюнул.
— Зря с тобой связался, — процедил он. — Ты даже среди выродков — выродок.
Пнув оборванца сапогом, он зашагал по дороге, хромая.
Нептица зашипела в лицо слепому, топорща перья. Шогол-Ву прищёлкнул языком, поторапливая её.
Она послушала. Отойдя немного, остановилась, загребая лапами, и комья подмёрзшей земли осыпали старика. Нептица, задрав голову и распушив хвост, поспешила догнать человека.
Сын детей тропы шёл последним, чутко прислушиваясь к голосам позади и держа лук наготове.
За ними никто не пошёл.
Когда Одноглазый уже брёл по холму, Шогол-Ву разжёг костёр в полях меж тропой и лесом и взялся ощипывать камнеклювика. Тощий после зимы, тот был плохой добычей, но другой не попалось.
Нептица сунулась под руку, фыркнула, и серо-коричневые перья разлетелись, упали в огонь.
— Ох, дрянь… — пробормотал человек, отворачиваясь от дыма.
Потом, казалось, он уснул, но едва птица изжарилась, потянулся к мясу первым. Даже не дождался, пока Двуликий получит долю. Обгладывая худую ножку, спросил:
— Как тебя хоть зовут-то, выродок?
Шогол-Ву поглядел на него, но не ответил.
— Ну, чего таращишься? Или у тебя и имени нет? Так и буду выродком звать. Или пятнистой рожей, как больше нравится?
— Шогол-Ву.
— Значит, Ву. А я Нат, помнишь?
— Шогол-Ву.
— Да я расслышал, Ву. Скажи мне, Ву, такую вещь: ты почему не убиваешь? Стрелять умеешь, птице голову начисто срезал. Что же с тобой не так, а, Ву?
Запятнанный перегнулся над костром, схватил чужие пальцы и отнял кость с остатками мяса.
— Ты чего, выродок? — вскрикнул человек.
— С этих пор охотишься сам, — сказал ему Шогол-Ву. — Может, научишься слушать.
— Ты клятву дал!..
Голос человека задрожал.
— За три жёлтых раковины ты меня на руках нести должен, понял? Кормить, поить и хвалы богам возносить, что я тебе подвернулся! А ты… Мы даже идём не к Заставе!