В армии он был отличным солдатом, страшно дисциплинированным. Приняли его в комсомол. Старшина Караиванов очень его любил, и когда нас произвели в младшие сержанты, разрешал ему самостоятельно обучать новичков строю и стрельбе.
Официант приносит рюмку виноградной, Кореш тянется к ней, я накрываю ее рукой.
— Кореш, если ты мне друг, не пей.
Он минуту смотрит на меня, потом почесывает свой длинный нос и встает. Оставляет на столе мелочь, и мы вдвоем идем к экспедиции.
Кореш за доброе слово душу отдаст.
Я не заметил, как пришел май. Дней никогда не считаю, дат не помню, если, конечно, не случается что-нибудь выдающееся. Но ничего выдающегося не происходит и время у меня просто летит в никуда, часы бесследно тонут, как камешки в глубокой воде. Помню только дни рождения родителей и Димы, потому что они обижаются, если я забываю их поздравить. Это случилось раза два, когда я был маленький, и с тех пор, стоит начаться соответствующему месяцу, я начинаю испытывать неясное беспокойство, и это беспокойство каждый день растет, пока я не соображу, к чему бы это; тогда записываю дату на обложке блокнота для рисования и уверен, что не пропущу. Блокнот я открываю каждый день.
На этот раз я послал Диме открытку на целую неделю раньше. Если придет на день-два быстрее, чем нужно, не беда. Мама была очень довольна и от себя написала в моей открытке несколько строк, отец тоже подписался, и вообще я почувствовал себя образцовым братиком из назидательного рассказа для детей. Даже рубашку сменил до того, как воротник почернеет.
В остальном ничего особенного. Идут дожди, как всегда в это время года в Софии. Теплые, проливные дожди каждый день после обеда, как по расписанию. Прогремит, заплещет крупный светлый дождь, зашумит по водосточными трубам, побежит по улицам быстрыми мутными ручьями и через час-полтора уходит куда-то, и раскаты затихают. Потом облака медленно расходятся, небо начинает сверкать, как чисто вымытое окно, и в комнату врывается запах влаги, лип и бензина. Я его чувствую даже во сне.
Но по утрам погода ясная, и не подозреваешь, что будет дождь. Когда возвращаюсь с работы, чувствую себя будто в прохладной ванне. Солнце бьет в глаза, клонит в сон, но домой идти неохота. Часто хожу в кафе у театра. Здесь вынесли столики на тротуар, желтые бруски маленькой площади смеются, напротив зеленеют старые деревья сквера. Сажусь за столик, выпиваю кофе, с удовольствием выкуриваю сигарету. По площади проходят женщины в цветных платьях и мужчины в белых рубашках. Девушки пестрые и легкие, как стрекозы. И страшно красивые. Все вдруг стали страшно красивыми. Сижу, смотрю, думаю про всякую всячину и ничего не хочется делать — как будто и небо, и земля несутся куда-то и я несусь вместе с ними и не могу остановиться. Даже голова кружится… Потом иду домой, обедаю и ложусь спать — как раз вовремя, потому что за окном облака уже опускают серые шторы и первые крупные капли стучат по карнизу. Потом встречаюсь с Зоркой, мы идем гулять и целуемся. Или не встречаемся, и я гуляю один. Или карябаю в блокноте. Потом иду на работу.
Так проходят дни, все нормально. Но не совсем. Меня что-то гложет, чего-то мне не хватает. Может быть, потому, что все нормально. Ночью, когда я бросаю пакеты на вокзале, ни о чем не думаю, — там Кореш, батя Апостол, Шеф, Шатун и Студент (он ходит на работу, хотя имеет право на отпуск, потому что в июне у него экзамены). Работы в последние дни больше, и Ненов сагитировал его помочь бригаде. Все, как можем, нажимаем на педали. Но не вешаем носа, смеемся, иногда боремся. Шатун со своим хвастовством про «чувих» — постоянная и терпеливая мишень для шуток, батя Апостол смеется и называет нас «бычками». Случается, и ссоримся из-за глупостей, но это быстро проходит. Недавно Шатун стащил у Студента зажигалку, а тот припер его к стене и отнял ее. Батя Апостол, как увидел, что Шатун сильно расстроился, дал ему свою зажигалку, которую собственноручно сделал из патрона, и Шатун расцвел от счастья: такие зажигалки «никогда не отказывают»… Вообще ночью весело, и я не замечаю, как летят часы.
Но по утрам, когда возвращаюсь домой, случается, что вот иду по улице и вдруг останавливаюсь, не зная почему. Просто останавливаюсь и оглядываюсь, будто кто-то крикнул: «Эй, парень, ты куда?» И я сам вдруг спрашиваю себя: «Куда?» — и покрываюсь потом. И представляю себе ровное серое поле, раскаленное от солнца, конца ему не видно. Поле без травы и дорог, и я не знаю, куда идти. И сердце начинает биться все от того же желания уехать куда-нибудь подальше. Куда-нибудь, где небо не синее, а, скажем, красное или лимонно-желтое, и деревья растут вверх ногами, а люди ходят на руках и вообще каждый день происходит что-нибудь интересное.