Услада для изможденного страхом сердца – в третий раз за день услышать вопль ненавистного врага! Невидимая, но ощутимая волна, рожденная колотушкой и натянутой на обечайку кожей мертвой лошади, устремилась вниз, накрыла и закружила воющего мага. Безумие охватило Каскета, судорожно сведенными пальцами он попытался заткнуть уши, затем принялся рвать на себе волосы, из глаз его хлынули кровавые слезы. Ничего не видя, он с разбега врезался в стену, образованную валунами и обломками деревьев, попробовал вскарабкаться на вершину вала, свалился обратно, в панике поднялся на второе небо – но там ловушка была монолитной, словно гладкие стенки глубокого колодца. Подняться на третье ему уже не хватило сил – Каскета корежило, скручивало, выворачивало…
А потом я почувствовал на своем плече твердую руку.
– Довольно, Бохоли-Хара! – насмешливо произнес у меня над ухом враг мой. – Остановись и утри пот.
Я замер, холодея под его взглядом, сверлящим мой затылок, будто костяной наконечник копья.
Он выпустил мое плечо, обошел и встал рядом, так же, как и я, глядя с уступа вниз – туда, где двойник Каскета безумствовал внутри очерченного мною круга.
– Ты многое умеешь, Черный Шаман, – уважительно качнул головой он, признавая мою силу, но то была похвала победителя побежденному, что он и не замедлил подтвердить: – Я бы пожелал тебе благоденствия – ведь так положено приветствовать достойных сынов Отца Небо, да вот боюсь, что дни твои благие сочтены. – Он вздохнул и развел руками, заставив зашелестеть широкие рукава черного шелкового халата. – Мне даже жаль, что Тьма потеряет столь хитрого и умелого последователя. Ведь я предупреждал тебя? Я говорил тебе, Бохоли-Хара, что не желаю, чтобы у нойона Икирита был наследник? Я дал тебе понять, что решать, кому сотворить ребенка, а кого оставить бездетным, должны только боги… и я. Ты ослушался меня, создал для него сына… А теперь я победил тебя в честном бою. Признаешь ли ты это?
– Признаю… – хотел сказать я, но горло будто окаменело. – Пощади! – хотел сказать я, но воздух застыл в груди моей.
Каскет всплеснул руками, перед моими глазами мелькнул золотой узор на черном рукаве – скелет распластанной ящерицы в окружении солнца, месяца и звезд.
– Да что ж он никак не сдохнет-то, бедняга?! – негромко воскликнул враг мой и одним движением заставил своего потерявшего рассудок двойника скрутиться сочащимся слизью жгутом, пыхнуть паром и исчезнуть. Он помолчал, а потом заметил: – Если ты ждешь, что смерть твоя будет столь же быстрой, как его, то даже не надейся. Впрочем, я даже дам тебе шанс, Бохоли-Хара. Выживешь – честь тебе и хвала. Ведь ты любишь плясать, Черный Шаман? Любишь бить колотушкой в бубен? Пляши, Черный Шаман! Топчи эту скалу, топчи ее тысячу лет, топчи, пока не сотрется либо она, либо твои ноги. Сотрешь скалу – твоя взяла! Пойдешь, куда захочешь, я не трону. Пляши, Бохоли-Хара, бей колотушкой в бубен, топчи камень…
Едва я осознал, какое наказание мне уготовано, я взвыл и попытался убить себя, бросившись со скалы вниз, – но я был во власти ненавистного врага моего.
Рука моя подняла колотушку, а пятки сами собой начали притопывать по камню…
Часть 1
На Ином этапе
Глава 1
Август – сентябрь 1973 года
По сведениям Гидрометцентра СССР, в соседней Томской области, в трехстах километрах от Академгородка, царило неправдоподобно жаркое, какое-то черноморское лето.
Аристарху, щурящемуся от колючей, буквально ледяной мороси, в это не верилось. Днем бледные, разбавленные солнечные лучи, продравшись сквозь плотные слои туч, кое-как соскребали со стен и стекол тусклый налет, а вечерами на улицы выбрасывался по-настоящему зимний ветер. В панике шарахался он по подворотням, стараясь найти к утру подходящее убежище, но добивался исключительно того, что дождевые брызги летели как угодно, только не сверху вниз. В непрозрачных из-за мелкой ряби лужах на черном асфальте мокли несвоевременно опавшие листья; нагрянувшая посреди августа глубокая осень сосредоточенно ковырялась в грязи, заливая фундамент для неумолимо наступающих заморозков.
Старенький болоньевый плащ и так-то не согревал, не для того был предназначен, а теперь, промокнув насквозь, напоминал омерзительно холодную лягушачью кожу, от которой хотелось немедленно избавиться. В разношенных туфлях хлюпало. Проведя дома ревизию обуви с целью подобрать более или менее приличную демисезонную пару, Аристарх обнаружил, что самыми целыми выглядят только одни его ботинки – лыжные. Так внезапно он оказался перед выбором, на что потратить оставшуюся до зарплаты трешку – на зонт или на резиновые сапоги.