Та-Кемет, “Черная Земля”, - имя, которым сами египтяне называют свою страну: Исидор сообщил мне об этом утром.
Я согласился. Мы вышли на прогулку ближе к вечеру, когда стало прохладней, - я захватил свою палку и Мирона, а Исидор мальчишку, который мне прислуживал. Как я понял, это был и его собственный слуга. На самом деле, мне и без сопровождающих мало кого приходилось опасаться - коптосцы люди чинные, а мальчишки, видимо, предпочитали играть у себя во дворах. Таких забияк, каких у нас много и среди детей, и среди молодежи, я не увидел. Только желтые поджарые собаки дремали на солнце.
“Может, они все просто трусы?” - подумал я.
Но ведь Египет долго был богатой и могучей страной, трусы не смогли бы создать такое государство…
И тут Исидор привлек мое внимание и начал рассказывать о том, что мы видели: о том, сколько тысячелетий уже существует Коптос, когда был заложен его главный храм, посвященный богу Мину, где останавливаются караваны, которые прибывают с востока, и как именно ведется учет товарам, которые они привозят.
- Этим и занимается мой отец, - с гордостью рассказывал Исидор. - Его должность очень древняя, она существовала уже во времена великой царицы Осирис Хатшепсут, которая отправляла караваны в Пунт, - это было тысячу лет назад. Наш город возвышали его величество Осирис Рамсес и его величество Осирис Сети* семьсот лет назад, когда Та-Кемет стала широко торговать и сражаться с сирийцами и хеттами…
- А вы откуда это знаете? - спросил я с некоторой завистью.
Исидор хмыкнул.
- Все эти записи многие хенти* хранятся в нашем Доме жизни, так называется большое книгохранилище и святилище, - он показал рукой. - Моему отцу позволено делать копии с древних свитков. Я часто делаю это для него, и у нас дома тоже имеется большое собрание книг.
Я насупился: меня начал раздражать этот долговязый напыщенный зануда. Исидор еще что-то объяснял мне, но я уже не слушал. Неожиданно для него я остановился.
- Знаешь что, я, пожалуй, хочу вернуться, - заявил я. - Ноги болят.
Исидор изумленно уставился на меня - а потом усмехнулся.
- Понятно, маленький экуеша, я надоел тебе! Как же я забыл, что ты еще несмышленыш!
Кровь бросилась мне в лицо; я сжал в руке палку и шагнул к сыну наших хозяев с таким видом, что его усмешка исчезла. Но, к счастью для нас обоих, Мирон предугадал мои намерения: раб моей матери настиг меня и положил руку на плечо.
- Нет, хозяин Питфей, так нельзя! Ты очень рассердишь свою мать и бабушку!
- Пусти, раб!.. - рванулся я; но раб не пускал, и я смирился. Только плюнул себе под ноги.
- Ну вас всех к воронам!
Я быстро захромал домой; потом мои спутники нагнали меня. Назад мы вернулись в полном молчании.
Нас накормили и опять предоставили самих себе. Исидор делал вид, что ничего не случилось; после ужина он засел за свои свитки. Он что-то чертил за столом - кажется, занимался математикой.
Я принялся играть в саду у дома: гонять мяч битой. Подарки дяди Мелоса были у меня с собой. Я вспомнил, как мечтал поиграть с кем-нибудь в Египте, и засмеялся. Какой я был дурак!..
Когда я вернулся, потный и тяжело дышащий, Исидор все еще сидел, разложив свои свитки в круге света от лампы. Я некоторое время ходил вокруг него, как волк вокруг добычи… он, похоже, действительно не замечал меня. И тогда я не выдержал:
- Исидор! Ты ведь себе глаза испортишь!
Мальчишка оторвался от писания и пораженно взглянул на меня.
- Что ты сказал?..
Я постучал по ладони своей битой, которую так и не выпустил.
- Ну да, ослепнешь. Это ведь не поправить, слышишь?.. Отвлекись-ка и давай во что-нибудь сыграем!
- Мой отец был писцом всю жизнь, и глаза служат ему все так же хорошо, - высокомерно сказал Исидор. Он взглянул на водяные часы на столе. - А играть уже поздно.
Он встал из-за стола.
- Я лягу спать, и ты тоже ложись.
Я фыркнул, но послушался. Мы оба пошли умыться, а потом Исидор потушил лампу, и мы легли. Мое раздражение никуда не делось… и, когда хозяйский сын затих, я еще долго глядел в темноту и мечтал о каком-то отмщении: я сам хорошенько не понимал, кому и за что.
Утром Исидор продолжил занятия.
- Я не закончил вчера, - объяснил он; и углубился в черчение и вычисления. Я опять принялся слоняться по комнате без дела: внутри я просто кипел.
И тут меня осенило.
- Послушай, - воскликнул я, - ты ведь, наверное, даже ни разу не дрался!
Исидор скатал свой свиток и встал из-за стола: он выпрямился, глядя на меня.
- Ты очумел, что ли? Зачем мне драться?
- А как же иначе ты сможешь вырасти мужчиной? - откликнулся я: наконец-то я ощутил свое превосходство. - Ты должен уметь себя защитить - себя и свой дом, и быть сильным! Иначе это просто позор!
Глаза Исидора вспыхнули: кажется, я наконец-то его разозлил. Отшвырнув свои папирусы, он прошагал в угол и быстро наклонился, копаясь в своем сундуке; а потом извлек наружу длинную изогнутую палицу.
Он опять приблизился ко мне: и я невольно дрогнул, отметив, насколько хозяйский сын выше меня, да и шире в плечах.
- Вот, видишь?.. - Исидор принялся вращать палицу в руке с силой и скоростью, каких я от него не ожидал; потом принялся перебрасывать палку из руки в руку. Черные глаза его горели. - Я сызмальства хожу с отцом на охоту в камыши: мы ставим сети на птиц, и я хорошо стреляю из лука. И этим оружием я владею не хуже!
Палица описала дугу перед моим лицом, и я отпрянул; тогда Исидор опустил ее. Я заметил, что его метательная палка расписана изображениями уток и других птиц, неведомых мне.
- Я еще никогда не бил людей, ты прав, - заявил Исидор, с яростью глядя мне в глаза. - Но если ты не уймешься, маленький наглый экуеша, я тебя отделаю!
Я расставил ноги и улыбнулся.
- Что ж! Попробуй побей! Хоть я и калека, но по дороге сюда я дрался с пиратами… и одного убил!
Глаза Исидора сощурились: не знаю, поверил он мне или нет. Но через мгновение резко кивнул в сторону двери.
- Идем в сад!
Мы молча вышли в сад - там было еще не слишком жарко. Исидор по тропинке привел меня к пруду, около которого было чистое место. Остановившись, младший сын моей бабки развернулся ко мне.
- Теперь держись!..
Он набросился на меня, и наше оружие с треском сшиблось. Исидор был больше и сильнее меня, но не так проворен; и он не был научен тому, что может дать только настоящее сражение: причинять и терпеть боль. Его длинные крепкие ноги давали ему преимущество; но я сумел свалить его, как прежних врагов, и мы покатились по земле. Мы вцепились друг в друга с каким-то упоением, колотили и давили друг друга; я изловчился отобрать у Исидора палицу, выкрутив ему кисть, но потом он сумел заломить мне руку за спину и бросил на живот, навалившись сверху. Он зло дохнул мне в ухо:
- Ну, тебе хватит, экуеша?..
- Нет, - ответил я; и сильно лягнул его пяткой по голени. От боли он ослабил хватку; а я высвободился, распрямился и…
И тут как гром с ясного неба раздался крик:
- Что тут происходит?
Под деревьями напротив нас стояла бабка Поликсена. Она стремительно двинулась к нам; подхватила на ходу палицу Исидора и взмахнула ею.
- Что вы тут устроили, два паршивца?..
Ни у одного из нас не было слов для оправданий. Но потом Исидор крикнул, показав на меня:
- Он первый начал! Он сказал, что я не мужчина!
Бабушка круто развернулась к нему.
- Конечно, не мужчина, - отрезала она. - Разве мужчина станет нападать на своего гостя, который меньше его… и неразумнее?
Она метнула на меня испепеляющий взгляд. Я молчал, скованный стыдом; но, вместе с этим, во мне опять поднималась гордость за себя.
Госпожа несколько мгновений раздумывала; а потом велела мне:
- Пойдешь сейчас со мной. А ты… явишься к отцу, когда он придет, и все расскажешь! - приказала она своему сыну.