— Томас, почему бы тебе не забрать Дункана к себе и не осмотреть его рану? — негромко предложил Арилан, коснувшись ладонью плеча Кардиеля и объяв взглядом их всех, включая и Моргана. — Я присмотрю, чтобы здесь убрали, и попытаюсь что-нибудь узнать об этом юном убийце.
Кардиель кивнул, и они с Морганом помогли Дункану встать.
— Отлично. Можешь выяснить вместе со стражниками, кто впустил мальчика в монастырь. Возможно, кто-то узнал его. Любопытно было бы также установить, был ли он тем гонцом, которому вручили депеши, или настоящий посланец лежит убитый где-нибудь в канаве… или с него, по меньшей мере, стащили ливрею.
Дункан полностью обмяк ко времени, когда Кардиель замолчал, и Морган с архиепископом вдвоем понесли его назад в епископские покои. Час спустя, умытый и перевязанный, Дункан крепко спал в своей постели, а изнуренный Морган быстро наложил на себя чары, снимающие усталость.
— Я попытаюсь исцелить его утром, когда самое худшее будет позади, — прошептал Морган, отворачиваясь, наконец, от кровати Дункана. — Скверная рана, но не думаю, что было бы удачной мыслью сейчас совать пальцы в мерашу.
Его руки дрожали, когда он принимал чашу воды, поданную ему Кардиелем, ибо проникновение в одурманенный разум Дункана было тяжким испытанием, как духовно, так и телесно, ибо вынудило его основательно вспомнить свой собственный ужасный опыт. И ему еще грозили приступы страдания, если только он как следует не обуздает свой разум. Он знал, что в течение нескольких ночей ему еще предстоят кошмарные видения.
Но прикосновение Кардиеля к его плечу выражало искреннее сочувствие и даже понимание, пока архиепископ вел Моргана к одному из кресел с подушками у очага. Морган догадался, что Кардиель вспоминает свое собственное участие в той старой истории, в самом ее конце, когда Морган с Дунканом явились к нему и Арилану в Дхассе и открыли все в страстной исповеди, стремясь заключить мир с церковью, от которой их отлучили за то, что они совершили, чтобы спастись.
Морган сидел и молча потягивал вино в течение нескольких минут, невидящим взглядом вперившись в огонь и чувствуя, как внутри постепенно распрямляется пружина, затем откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза и думал, пока не вернулся Арилан. Чары, изгоняющие усталость, казалось, не подействовали должным образом, хотя он и повторил их несколько раз.
— Я порасспросил кое-кого из стражи, — сказал епископ-Дерини, присаживаясь рядом с Морганом после того, как зашел в спальню и взглянул на пациента. — Очевидно, мальчик прибыл из Баллимара, что на северном побережье. Он воспитывался в доме герцога Джареда, затем некоторое время служил пажом у одного из местных баронов, но его уволили. Один из моих осведомителей, кажется, полагает, что это связано с его сочувствием Меаре.
— С его сочувствием Меаре? — пробормотал Кардиель. — И сколько же ему лет?
— Больше, чем на вид, — ответил Арилан. — И достаточно много, чтобы он был готов заплатить жизнью за свои действия. Но вот чего я не понимаю, это почему он пытался убить Дункана. Здесь дело не в Меарском епископате. Всем известно, что Дункан не выдвигался кандидатом.
Дункан и Меара. Внезапно Морган выпрямился в кресле, вспомнив, как они с Дунканом наблюдали беседу между Джедаилом и старым Креодой. Они предположили, что Джедаил закидывает удочки насчет вожделенного диоцеза. И теперь Моргану пришло в голову нечто, косвенно связанное с желанным для Джедаила постом, но такое, мысль о чем еще больше пробирала холодом.
— Нет, речь не об епископстве. Во всяком случае, не напрямую, — тихо произнес он, воскрешая в памяти для надежности генеалогическое дерево. — Но Дункан — герцог Кассан и граф Кирни. То есть, почти суверенный властитель на своих землях. А земли-то эти не всегда назывались по-нынешнему.