«Меара не станет больше склоняться перед деринийским королем, — гласило послание, вторя его собственному решению. — Если вы одобряете этот замысел, просите, чтобы вам отпустил грехи монах по имени Джеробоам, который явится в течение недели проповедовать, и руководствуйтесь его советами. Пока Лаас…»
Лаас. Одно это название вызывало в мыслях образы древней славы. То была столица независимой Меары за сто лет до того, как первые Халдейны явились в Гвиннед. Из Лааса суверенные властители Меары правили своими землями столь же горделиво, сколь и любой Халдейн, и земли их были ничуть не хуже. Но у Джолиона, последнего меарского государя, были только дочери к тому времени, когда он лежал на смертном одре сто лет назад, и старшей, Ройзиан, исполнилось всего двенадцать. Не желая, чтобы его земли достались жадным опекунам, регентам и проходимцам-женихам, Джолион завещал свою корону и руку Ройзиан самому сильному человеку, которого смог найти — Малкольму Халдейну, недавно возведенному на гвиннедский престол, своему былому противнику, снискавшему немалое уважение. Но последнее деяние Джолиона не нашло горячего отклика в сердцах сынов Меары; властитель плохо изучил свою знать. Прежде чем Малкольм успел взойти на брачное ложе со своей нареченной, мятежные меарские рыцари похитили обеих сестер и провозгласили младшую из них, близнеца Ройзиан, суверенной правительницей Меары. Малкольм подавил последовавший бунт менее чем за месяц, захватил и повесил нескольких из главарей, но так и не напал на след похищенных принцесс, хотя позднее не раз и не два сталкивался с их наследниками. Он перенес столицу Меары из Лааса в расположенный ближе к центру Ратаркин на следующее же лето — одновременно чтобы облегчить управление и уменьшить значимость Лааса, символа прежней меарской самостоятельности; но древний город с тех пор то и дело становился ядром смут, которые затевали младшие ветви старинного королевского дома, с каждым новым поколением беспокойство вспыхивало и столь же быстро угасало после того, как войска Халдейнов проносились по княжеству, подавляя мятеж в зародыше, и после казни очередного претендента. Малкольм и его сын Донал с величайшим тщанием занимались периодическим «наведением порядка в Меаре», как называл это Донал, но король Брион только один раз предпринял подобный поход за время своего правления — вскоре после того, как у него родился сын. Подобное предприятие, сколь угодно необходимое, вызывало у него такое отвращение, что он избегал даже помышлять о повторении карательного похода поколение спустя.
Похоже теперь мягкость Бриона могла стоить престола его сыну. У нынешнего меарского претендента не было причин любить короля Келсона — то была женщина, потерявшая мужа и ребенка, когда Халдейны в последний раз направили свои силы в Меару. По Меаре даже гуляли слухи, будто Брион бесстрастно наблюдал, как царственного младенца предали мечу, — ложь, распространявшаяся меарскими бунтовщиками, хотя правдой было то, что дитя погибло. Вскоре после того самозваная княгиня Кэйтрин Меарская, потомок двойняшки славной королевы Ройзиан, взяла себе в мужья и спутники честолюбивого младшего брата одного из гвиннедских вассалов и скрылась в горах, дабы порождать мятежи и новых претендентов — пока смерть Бриона не побудила их покинуть убежище. И как раз один из посланцев Кэйтрин был человеком, который связался с Лорисом.
Вздыхая, Лорис подошел к окну своей тюрьмы, глядя, как пелена осеннего шквала подбирается к берегу с северо-запада, отлично понимая, что многие сочтут то, что он намеревается совершить, изменой. Он так не думал. Это было действенным средством. Если он чему-то научился за более чем полвека служения истинной вере — так это тому, что целостность Святой Матери Церкви зависит от мирских дел не меньше, чем от духовных.
Более высокая присяга, нежели та, что связывала его с любым мирским правителем, определяла его будущие действия, ибо как епископ и как духовный пастырь он обязан был, прежде всего, искоренить зло и развращенность. А источник развращенности, таился в дьявольском племени, именуемом Дерини.
Всех Дерини надлежало извести, вплоть до самых последних. Прошло время, когда можно было миндальничать, пытаясь спасти их души. Хотя Лориса ужасала одна мысль о том, чтобы поднять руку на помазанного короля — Келсона, которого короновал он сам, мысль о том, чтобы на престоле восседал слуга тьмы, вызывала куда большее отвращение.
Мальчик затеял дерзкую игру. Но, в конце концов, королевской крови дано будет очиститься. Ради спасения каждой души в Гвиннеде, деринийская ересь должна быть вытравлена — и Эдмунд Лорис прибегнет к любым средствам, которые будут содействовать его цели.