— Пойдем в избу, чего мы здесь стоим... Ой, да что говорю, изба-то разломана!.. Мы пока в сарае живем, а мать с маленькими ходит ночевать к соседям.
Во двор вбежали два мальчика. Степан даже растерялся, не зная, который из них его брат, а который племянник. Они были почти одинаковыми. Только у одного волосы на голове немного темнее. Дмитрий догадался о его сомнениях.
— Посветлее, этот — Миша, твой меньший брат, а потемнее — Вася, племянник. Он тоже, как и ты, все чертит на стенах да на заборах. Видно, пошел в тебя. А Илька с Петром пошли на Старицу рыбу ловить. К вечеру принесут на уху. — Дмитрий повернулся к мальчикам и сказал: — Чего вы стоите и не подходите? Это приехал наш Степан.
А Степан, как обычно, только тут вспомнил, что забыл о гостинцах для своей родни. Его сундучок был набит красками и склянками с рисовальным лаком. Даже костюм и прочее белье пришлось завернуть отдельно и приторочить к сундучку.
— Вот отдохну немного с дороги и поведу их в лавку, накуплю им всяких гостинцев, — виновато сказал он, подмигивая братишке и племяннику. — Правда? Я ведь не знал, чего у вас есть, а чего нет...
Из огорода, отбросив калитку и распугивая во дворе кур, выбежала мать и, точно обезумев от счастья, бросилась Степану на грудь. Она плакала, целуя его в шею, в глаза, гладила по спине, отстранялась на миг и опять припадала к нему. На ней не было ни пулая, ни кокошника, с которыми она не расставалась в Баевке, волосы на голове у нее убраны по-русски, длинный темный сарафан... Степану так непривычно видеть мать такой, точно это не она, а какая-то другая женщина в ее образе. И, сам едва удерживая слезы, он говорит:
— Ты, мама, совсем превратилась в рузаву...[5]
— Дак ты сам, Степа, сделался настоящим русским человеком, — сказала мать с улыбкой. — Встретила бы где-нибудь на улице и не узнала бы. Вон как вытянулся, а лицо белое...
— Работа у меня была такая, мало приходилось бывать на солнце.
Марья уже пришла в себя. Она уже распоряжалась:
— Ну, пойдем покормлю, чай, проголодался с дороги. Видишь, где живем, в сарае. Дом-то разобрали, а собрать никак не выходит... Иван все работает на паровозе, — рассказывала она, накрывая на стол, — а один отец ничего не может, старый совсем стал...
— Теперь соберем, Степан поможет, — сказал Дмитрий, не спуская радостного взора с сына.
Ребятишки тоже подсели к столу. Степан чувствовал, что и мать и Вера ждут каких-то подарков. Вера — та и вовсе не могла оторвать глаз от зеленого Степанового сундучка, и чтобы внести в это дело ясность, Степан вынул из кармана деньги и положил перед отцом:
— Вот это всем вам подарок от меня.
В сарае воцарилось долгое изумленное молчание. Ни отец, ни мать, ни Вера, ни ребятишки не могли отвести глаз от денег, лежавших на краю стола ровной пачечкой. Они не могли поверить в эту реальность, но и не верить было уже невозможно.
— Господи, — прошептала Вера.
Степан улыбнулся и подвинул деньги отцу.
— Бери, отец, и распоряжайся.
Отец заморгал и с каким-то детским удивлением уставился на Степана.
— А уж подарков не купил, извините...
— Хорошо сделал, что не купил, — радостно всполошилась мать. — С домом и без того много денег израсходуется, — распорядилась она уже как строгая хозяйка. Она гордилась теперь Степаном.
Дмитрий трясущимися пальцами отделил от пачки два червонца.
— Эти возьми. Ты теперь уже взрослый мужчина, без денег нельзя...
Марья постелила постель в задней части избы, где окна не были выставлены и печь стояла на месте. Она подождала, когда Степан разденется и ляжет, потом присела к нему на край постели. Она провела теплой и шершавой рукой по его волосам.
— Привычка у тебя осталась прежняя, долговолосый...
Степан, конечно, чувствовал, что мать подсела к нему совсем не для того, чтобы сказать это. Она сейчас будет расспрашивать, как он жил в Казани, почему приехал, надолго ли, что думает делать дальше.
— Знать, там тебе не понравилось, сынок? — спросила она осторожно.
— Жил я, мать, в Казани хорошо, — ответил Степан и поторопился добавить: — Но ведь мне нужна не только хорошая жизнь.
— Что же тебе еще нужно, сынок?
Степан подумал немного и сказал:
— Тебе этого не понять, мама.
Мать опять провела рукой по его голове.
— А ты расскажи, может, пойму. Я уж не такая бестолковая.
Степан долго говорил ей о необходимости учиться, о том, что иконник — это не живописец, не художник, которым он собирается стать, и Марья действительно ничего не поняла. Она все время слушала молча, не перебивая его.