Когла Степан со стороны глянул на свое художество, то первым желанием было убежать, скрыться, спрятаться. От кого? — он не знал, но желание было так сильно, что он ринулся сначала в огород, но навстречу ему шла Вера, устало потирая поясницу.
— Ты чего? — сказала она, заметив странное выражение на лице Степана, но мысль о меньшем сыне владела ею основательнее, и она спросила: — Не слышно, не орет там Васька?..
— Нет, вроде нет...— пробормотал Степан, повернулся и как-то боком, крадучись пошел обратно — к воротам.
— Как нет, отсюда слыхать,— сказала Вера недовольно.
Но тут вышел на крыльцо Иван и крикнул Вере:
— Васька кричит, где ты там? — И вперил изумленный взгляд в сундуки. Степану показалось, что земля у него уходит из-под ног, что крышки у сундуков до невозможности безобразны, что сейчас разгневанный брат прикажет их замазать. И хотя цветы были безобразны, но он чувствовал, что приказания замазать цветы он не выдержит, что нехорошо обзовет брата и убежит вон — куда угодно, хоть опять к Тылюдину краски тереть!.. И он стоял, опустив голову, ожидая суда над своим творением.
Иван, однако, сказал неожиданно спокойно:
— Чего это ты намалевал?
Степан не поднимал головы.
— Гляди, как разукрасил, — сказал Иван подошедшей Вере, и голос его был безнадежно тоскливым, точно гнев перегорел в его груди, не успев обрушиться на Степана. — Куда их теперь повезешь, засмеют люди... Придется перекрасить, — добавил он. — Краска-то хоть осталась?..
Однако Вера была другого мнения.
— Погоди, Иван... Она подошла к сундукам. — Маки, что ли?..
— С этими маками меня близко к ярманке не пустят...
— Да как это не пустят! — сказала Вера. — Да ты погляди, какая красота! Да эти сундуки по дороге на ярманку расхватают!..
Может быть, Вера смеется? Степан взглянул на сноху. Нет, лицо ее серьезно, восхищение самое искреннее. Может, не так уж и плохо, в самом деле?..
— Если только такие же дуры раскупят, как ты сама, — сказал Иван.
— Сам ты дурак, ничего не понимаешь в красоте! — решительно и твердо заявила Вера. — Экие красовитые сундуки я бы сама купила!..
Воспрянувший духом Степан поглядел на брата и сказал:
— Тебе, знать, не все равно, кто их купит — дуры или умные...
Иван обреченно махнул рукой и ушел в дом, а Степан готов был броситься Вере на шею. Однако взойдя на крыльцо и еще раз оглянувшись на сундуки, она вдруг сказала, как бы успокаивая саму себя:
— Ничего, может, и купят.
На Степана словно опрокинули ушат ледяной воды.
В продолжение трех дней, которые оставались до троицы, Степана кидало из глухого отчаянья в какую-то радостную уверенность, что сундуки непременно купят. Он ничего не мог делать, все падало из рук, хотя ни Иван, ни Вера и не вспоминали о сундуках, которые преспокойно сохли под навесом. Но он сам ни на один миг не забывал о них. Правда, Иван однажды все-таки вспомнил об этих злосчастных сундуках, и Степан едва не бросился на них с топором. И бросился бы, и изрубил бы, не случись это во время обеда. Вера за столом между делом заметила, что вот, Ваня, наш братик до сего времени ходит в лаптях, а завтра большой праздник...
Иван со Степаном переглянулись, вспомнив про прошлогодние сапоги. Иван тронул свой ус и сказал лукаво:
— Ну что ж, надо купить сапоги, это верно. Вот продадим сундуки...
Степан склонил голову. Уши у него горели, кулаки сжимались и наливались дикой, безотчетной силой. Однако Вера тут же переменила разговор, и Степан мало-помалу поостыл. А после обеда привязался Петярка: доделай да доделай ангела!.. И за этим занятием, к которому Степан уже охладел, прошло время до вечера.
Вечером накануне духова дня из Баевки приехали Дмитрий и Марья. Степан, как только услышал скрип телеги под окном, кинулся на улицу. Отец уже заводил во двор лошадь. Мать сидела на телеге, держа на руках какой-то сверток. Оказалось, что это его младший брат.
— Подержи-ка, я слезу, — сказала мать. Красное сморщенное личико сонно чмокало губами.
— Как зовут? — спросил Степан.
— Мишей назвали. Нравится?
Степан пожал плечами.
Мать порывисто обняла его, провела жесткой шершавой ладонью по голове и с прорвавшейся радостью сказала:
— А волосы все не стрижешь...
И у Степана вдруг сдавило в груди: он только сейчас понял, как сильно тосковал по матери, как он ее любит, как ему тяжело было всю зиму не видеть ни ее, ни отца!.. Слезы выступили у него на глазах.