Из леса Степан принес много сосновых и еловых шишек и принялся из них мастерить для маленьких братьев игрушки. Приделает к еловой шишке четыре тонких лучинки, и это — ножки, а небольшую сосновую шишку тонкой лучинкой приколет, и вот — голова. А на голове — рога. Получилась корова. Братья рады.
А если прикрепить к еловой шишке две лучинки подлиннее на одном конце, а покороче — на другом да сверху приладить маленькую сосновую шишку — выйдет человечек. Илька и Миша покатываются от смеха. Им кажется очень чудным, что старший брат умеет делать такие диковинные игрушки. Этому Степан, наверное, тоже научился в городе? Если так, тогда и Илька хочет в город ехать, он наделает много-много игрушек, нагрузит телегу и повезет весной на ярмарку.
— И я, я тоже! — верещит Миша.
— Молчите, чтоб вас громом расшибло, не разбудите отца, пусть хоть немного отдохнет! — тихо, беззлобно шипит Марья на малых сыновей.
По воскресеньям она не прядет, а работает по мелочи — штопает чулки, варежки.
Ближе к сумеркам она отправилась на беседу к Назаровым, с собой захватила и Мишу, чтобы он не мешал отдыхать отцу.
Степану идти некуда. Товарищей у него здесь нет. Такой уж он уродился, что никак не может обзавестись друзьями. До отъезда в Алатырь товарищем для него была Дёля. Теперь она жена Михала. Нет, он совсем забыл! Ведь у него есть друг — Елена Николаевна!.. Завтра он увидит ее!
В понедельник утром Дмитрий и Степан запрягли лошадь в дровни, кинули охапку сена и поехали в лес. Ехать было близко, и они быстро нагрузили воз. Дмитрий отправился в Алтышево на работу, а Степан поехал в Алатырь. Отец, провожая его, наказывал ему смотреть, чтобы в дороге не ослабли и не развязались веревки, а то воз развалится.
Понедельник в Алатыре базарный день, многие туда едут, и дорога хорошо наезжена. Лошадь легко катит большой воз. Степан сидит на дровах, и легкий ветерок морозом пронизывает его насквозь. Поверх пиджака у него отцовский чепан, но все равно это не спасает от холода. Он сидит на возу и не догадается пробежать пешком, — погреться. Он весь ушел в мечту о том, как приедет, как Елена Николаевна обрадуется и будет поить его чаем из большой белой чашки с легким золотым узором. И до Алатыря, может быть, совсем бы окоченел, если бы не случилась беда. На одном из поворотов воз сильно раскатило на сторону, сани перевернулись, и Степан полетел в снег. Пока барахтался в сугробе, путаясь в длинных полах чепана, лошадь с перевернутым хомутом на шее хрипела, билась, а у Степана дрожали закоченевшие пальцы, и он никак не мог отпустить супонь. И натерпелся же он страху!
Но проезжая дорога тем и хороша, что ты на ней не один, всегда попадется встречный или догонит попутный человек. Помогли и Степану — два мордвина, старик и молодой мужик, тоже везли дрова в город на базар. Они и помогли воз поднять, а старик посоветовал:
— Ты, парень, веди лошадь по краю ската, тогда у тебя воз не опрокинется. Видно, редко приходится тебе возить дрова на базар.
— Да я их везу не на базар, — сказал Степан, точно бы в оправдание — на базар бы, мол, вез, так не опрокинулся.
— Все одно, куда бы ни вез! — сурово сказал старый мордвин.
Опять забрался на воз и поехал дальше Степан. И опять скоро замерз, да еще крепче. И только на подъеме в город Степан слез с воза, снял чепан и пошел возле лошади. А ноги уж совсем не гнулись — до того замерзли. Но мало-помалу разогрелся, так что когда свернул на Троицкую набережную, щеки уже горели и сердце радостно заколотилось при виде знакомого домика. Только бы дома была Елена Николаевна!..
Она была дома.
Не успел Степан отворить ворота, как Елена Николаевна выбежала на крыльцо.
— Степан, это ты! Господи, что это ты привез?! Зачем?
— Дрова привез, — сказал Степан. — Печку будешь топить.
Елена Николаевна была все в той же облезлой беличьей шубке и платке, будто она с тех пор, как ушел Степан, и не раздевалась вовсе. И опять Степану стало так жалко ее, что заныло сердце. Он отвернулся и стал развязывать веревки.
— Зачем так много,— сказала Елена Николаевна, слабо улыбаясь.
Но разве это много? Тут и на месяц вряд ли хватит.
Степану хотелось спросить про Колонина, хотя он и сам не знал, чего желал бы услышать: что он совсем плох или что уже поправился. И он не стал спрашивать. Однако и Елена Николаевна ничего не говорила. Может быть, она все понимала своей чуткой душой и щадила Степана?