Однако Вера была другого мнения.
— Погоди, Иван... Она подошла к сундукам. — Маки, что ли?..
— С этими маками меня близко к ярманке не пустят...
— Да как это не пустят! — сказала Вера. — Да ты погляди, какая красота! Да эти сундуки по дороге на ярманку расхватают!..
Может быть, Вера смеется? Степан взглянул на сноху. Нет, лицо ее серьезно, восхищение самое искреннее. Может, не так уж и плохо, в самом деле?..
— Если только такие же дуры раскупят, как ты сама, — сказал Иван.
— Сам ты дурак, ничего не понимаешь в красоте! — решительно и твердо заявила Вера. — Экие красовитые сундуки я бы сама купила!..
Воспрянувший духом Степан поглядел на брата и сказал:
— Тебе, знать, не все равно, кто их купит — дуры или умные...
Иван обреченно махнул рукой и ушел в дом, а Степан готов был броситься Вере на шею. Однако взойдя на крыльцо и еще раз оглянувшись на сундуки, она вдруг сказала, как бы успокаивая саму себя:
— Ничего, может, и купят.
На Степана словно опрокинули ушат ледяной воды.
В продолжение трех дней, которые оставались до троицы, Степана кидало из глухого отчаянья в какую-то радостную уверенность, что сундуки непременно купят. Он ничего не мог делать, все падало из рук, хотя ни Иван, ни Вера и не вспоминали о сундуках, которые преспокойно сохли под навесом. Но он сам ни на один миг не забывал о них. Правда, Иван однажды все-таки вспомнил об этих злосчастных сундуках, и Степан едва не бросился на них с топором. И бросился бы, и изрубил бы, не случись это во время обеда. Вера за столом между делом заметила, что вот, Ваня, наш братик до сего времени ходит в лаптях, а завтра большой праздник...
Иван со Степаном переглянулись, вспомнив про прошлогодние сапоги. Иван тронул свой ус и сказал лукаво:
— Ну что ж, надо купить сапоги, это верно. Вот продадим сундуки...
Степан склонил голову. Уши у него горели, кулаки сжимались и наливались дикой, безотчетной силой. Однако Вера тут же переменила разговор, и Степан мало-помалу поостыл. А после обеда привязался Петярка: доделай да доделай ангела!.. И за этим занятием, к которому Степан уже охладел, прошло время до вечера.
Вечером накануне духова дня из Баевки приехали Дмитрий и Марья. Степан, как только услышал скрип телеги под окном, кинулся на улицу. Отец уже заводил во двор лошадь. Мать сидела на телеге, держа на руках какой-то сверток. Оказалось, что это его младший брат.
— Подержи-ка, я слезу, — сказала мать. Красное сморщенное личико сонно чмокало губами.
— Как зовут? — спросил Степан.
— Мишей назвали. Нравится?
Степан пожал плечами.
Мать порывисто обняла его, провела жесткой шершавой ладонью по голове и с прорвавшейся радостью сказала:
— А волосы все не стрижешь...
И у Степана вдруг сдавило в груди: он только сейчас понял, как сильно тосковал по матери, как он ее любит, как ему тяжело было всю зиму не видеть ни ее, ни отца!.. Слезы выступили у него на глазах.
Весенняя ярмарка в Алатыре устраивается не на Венце, а версты за две от города, в Духовой роще, на большой поляне возле церкви. Алатырские купцы ставят здесь свои дощатые временные ларьки, брезентовые полога, а крестьяне раскладывают свой товар прямо на земле, на свежей травке.
Так уж ведется, что на этой весенней ярмарке больше всего торгуют обувью, одеждой, разной хозяйственной утварью и игрушками. Из-за Суры возами привозят глиняные горшки, миски, кувшины. Но особое место на ярмарке занимают ряды с разной снедью. Вяленая и копченая рыба навалена кучами, соленая — в кадках, икра тоже продается из кадок. Калачи, крендели и пряники — это самый длинный ряд. Есть тут и что попить — брага, квас, сбитень, всякие наливки и настойки. Даже царев кабак выезжает сюда со своим «зеленым змием». Крестьяне из окрестных деревень и сел ночуют прямо в роще на телегах, так что веселье, гомон и шум здесь с утра до вечера. Молодежь особенно любит эту ярмарку. Точно маковые грядки краснеют головными платками группы эрзянских девушек и молодых женщин. А мордовки любят наряжаться особо: поверх вышитых белых рубах — красные рукава, передники у них сверкают всеми цветами радуги, пулаи звенят от множества блестящих серебряных монет, груди сверкают от снизок бус. Пестротой сарафанов и кофт от них не отстают и русские девушки. Кто побогаче — в шелках, победнее — в сатине, в ситце. На головах платки, в косах ленты. И каждая деревня, каждое село ходит отдельным табуном, а за ними ватагой ребята той же деревни — оберегают своих невест от непрошеных чужих женихов и от городских забияк, которые ходят по ярмарке, как коты.
Очень веселая и разноголосая эта весенняя ярмарка!
Вот сюда-то и поспешало рано по утру семейство Нефедовых — телега их, красуясь великолепными сундуками, прикатила в Духову рощу, когда ярмарка только оживала.
Выгрузив из телеги сундуки и столики, Дмитрий повел лошадь домой. С ним поехал и Петярка, чему Вера и Иван очень были рады. Иван купил стакан подсолнечных семечек и стал возле своего товара, а Степан, сделав несколько кругов вокруг сундуков, вскоре и забыл о них — веселая жизнь ярмарки манила его в самую гущу. Но где она, эта самая интересная середина? Ее нет, она — везде, и в рыбных рядах так же интересно, как и в горшечном. Вот здесь-то, рассматривая горшки и кувшины, он столкнулся с Тылюдиным. Тылюдин был навеселе, глаз его щурился больше обычного, а другой — больше обычного был добр и весел.
— Ты чего здесь бродишь, живописец? — сказал Тылюдин. — Хочешь учеником к гончару?
— Нет, так смотрю, — не сразу ответил Степан.
— Вот это верно, — обрадовался Тылюдин. — Это ты молодец, дело художника — смотреть! Смотри, сын мой, смотри! Вот на тебе за это на карусель! — И, порывшись в кармане, он подал Степану двугривенный. — Держи.
Степан не брал монету. Он даже отвел руки за спину.
— Это еще что такое? — весело заттумел Василий Артемьевич.— Дают — бери, бьют — беги!..
— Не надо мне, — стоял на своем Степан, хотя так было сильно искушение.
— Бери, дурья башка, это тебе за работу, ты хорошо краски тер, молодец.
Степан смутился и взял деньги.
— То-то у меня! Видал, эрзя — тронуть нельзя! — И засмеялся, потрепал Степана по плечу. — Молодец, люблю! Осенью приходи, будем иконы писать. Придешь?
— Ладно, приду, — сказал Степан, и глаза его радостно вспыхнули.
— Ну вот и хорошо. А теперь беги на карусель!..
И тут Степан вовсе забыл о своих сундуках. Иконы писать!.. Кроме того, у него еще никогда не бывало таких денег... Ведь можно купить сколько хочешь пряников: для матери, для Петярки, для Ильки, который остался в Баевке...
Карусель!.. Вот куда сначала он пойдет!
Возле каруселей народу — не пробиться. Визжат шарманки, ухают барабаны. Девушки и парни плотной толпой ждут очереди. Степан, зажав в кулаке монету, пробирается к самой веревке, оградившей карусельный круг. А он летит, летит бесконечной чередой деревянных коней, карет, кресел!.. Вдруг он чувствует, что кто-то дергает его за рубаху. Оглянулся — Дёля! Кудажина Дёля!..
— Кричала, кричала тебе, никак не слышишь... — сказала Дёля, очутившись рядом со Степаном.
— Тут разве услышишь — такой шум...
И больше не знали, о чем говорить, искоса поглядывали друг на друга и тотчас отводили глаза.
— Ты приехала... А хотелось спросить: «Ты вспоминала про меня?»
— Приехала... А хотелось сказать: «Я поехала, чтобы тебя увидеть, я знала, что тебя увижу».
— А еще кто из Баевки приехал?
— Не знаю...
И замолчали, глядя на вертящуюся карусель.
— Хочешь покататься? — спросил Степан.
— А то, думаешь, нет!..
— Ну, тогда пойдем покатаемся. — И он показал ей на ладони монетку. — Моя, сам заработал.
Но на очередной кон их не пустили — не хватило мест. Пришлось ждать, но им было все равно, они были счастливы и тем, что вот так стоят рядом.