Днями, пока было светло, Степан рисовал. Заново написал старые иконы, которые были принадлежностью избы с незапамятных времен. Сначала он смыл с них многолетнюю копоть и грязь, затем обновил. Они ярко засияли новыми красками, точно в темный угол заглянуло солнце.
Мать не могла нарадоваться.
— Помнишь, Степан, как маленький расковырял им глаза? — вспоминала Марья, не сводя восхищенных глаз с новой иконы. — Теперь эти иконы не узнать!..
— Помню, — отозвался Степан. — Отец потом замазал дырочки воском и заново пририсовал глаза сажевыми чернилами. — Степану тоже было радостно вспоминать — это утишало его боль о Дёле.
— Эти иконы, Степан, украсили не только угол, но и всю нашу избу! — сказала Марья, отходя к порогу и оттуда рассматривая и иконы, и Степана — он еще больше вырос в ее глазах. Был мальчиком, таким неслухом, а тут вот настоящий парень! И женить можно скоро, и любая девушка пойдет за него.
Степан попросил у матери кусок холста, натянул его на рамку, загрунтовал и поставил сушить. Марья никак не могла понять, для чего сыну понадобился холст, что он хочет из него сделать. Когда грунт подсох, Степан посадил Ильку на лавку и велел ему не двигаться. Тут только она сообразила, что он хочет нарисовать брата.
— Да что он у нас, ангел, что ли, собираешься его лицо изобразить на иконе? — спросила она с удивлением.
— Это будет совсем не икона. Я напишу его портрет, — сказал Степан. — Когда вырастет большой, посмотрит, каким был маленьким.
Внешне Степан ничем не выдавал своей печали и горьких мыслей о Дёле. Но время от времени те тупые удары, которые оглушили его в первый день, начинали долбить его с новой силой, точно хотели разрушить все до основания.
Если бы тогда сказали, что она умерла, ему бы куда легче было смириться с этим. В своей смерти человек не виноват. Она же вышла замуж, вышла по своей воле. Да за кого вышла — за Назарова Михала. Сама говорила, что видеть его не может... Когда Елена Николаевна разрушила его сладкую мечту, ему не так тяжело было, как сейчас. Тогда у него оставалась Дёля. К тому же Елена Николаевна — замужняя женщина. Теперь Степан осознавал это спокойно, и ему было даже удивительно, как это он мог желать «сдохнуть» Колонину. Но Дёля, Дёля!.. Неужели все она забыла: Бездну, родниковый бочажок в кустах, карусель?..
Писать портрет живого человека оказалось куда труднее, чем икону. Степан провозился с ним до самой субботы и ничего не сделал. Тут еще Илька не сидит, все время вертится и вскакивает с места: то у него зачешется спина, то ему захочется пить. Да и Миша мешает, то и дело заползает под ноги, хватает с лавки краски, кисти. Недоглядишь — масло прольет.
В субботу вечером с работы домой явился Дмитрий. Марья с Кудажиными женщинами ходила топить баню. Теперь у нее будут париться двое мужчин и сама с ребятами, так что надобно помочь истопникам. Тем временем Дмитрий и Степан убрали скотину, натаскали из речки воду. Скотины у них немного — лошадь, корова и три овцы. Дмитрий не спрашивал, отчего Степан ушел из города и долго ли собирается жить дома. Спросил лишь о том, как у него идут дела.
— Да так себе, — ответил Степан, пожимая плечами. Да и что тут сказать — про Колонина, про Елену Николаевну?..
Дмитрий долго молчал, потом предложил:
— Коли так, пойдем работать со мной на чугунку.
— Иван тоже зовет меня на чугунку, — сказал Степан. — Он ведь уже не столярничает.
— Теперь все работают там.
Немного погодя Степан заговорил насчет воза дров, который он должен отвезти в город. С матерью об этом он не решался говорить, она ведь обязательно захочет узнать, кому он повезет дрова. А отец не допытывался. Надо — так надо. Ведь Степан уже не маленький.
— Отчего же, если надо, — проговорил Дмитрий. — Завтра пойдем в лес, заготовим, которые посуше, в понедельник отвезешь.
Он думал, что дрова нужны Ивану, поэтому и спрашивать не стал. Но Степан не хотел обманывать отца и признался, кому их отвезет.
— Это все равно, — сказал он, махнув рукой. — Дрова всем нужны. Немного помолчав, сказал: — Дома будешь жить, матери станет легче. Она совсем извелась, кругом одна.
Степан смолчал. Он еще и сам как следует не знал, долго ли будет жить дома. Когда шел сюда, думал прожить в Баевке до весны. Но Дёля, Дёля!.. И вот теперь Степан не знает, как быть.
Илька и Миша в избе оставались одни. Они в темноте сидели на печи и плакали от страха. Степан достал из печи горящий уголь и на шестке вздул огонь. Дмитрий, не снимая старую овчинную шубу, в которой ходит уже не одну зиму, присел к столу. Вскоре из бани пришла и Марья.
— Сейчас поужинаете или после бани? — спросила она, обращаясь к мужчинам.
— После еды какая баня, худо будет париться, — отозвался Дмитрий.
Степан не хотел идти в баню. Там обязательно будет Назаров Михал, а он не желает с ним встречаться. Михал с отцом ходит работать на чугунку, сегодня они тоже пришли домой. Как он посмотрит на человека, который отнял у него Дёлю? Но Марья и слушать не захотела, собрала белье и сунула ему в руки.
— Привык в городе не ходить в баню. У нас здесь не проходишь немытым, — сказала она.
— Мы с Илькой после пойдем, сейчас там жарко. — Степан намеревался немного оттянуть время.
— Илька тоже сейчас с отцом пойдет. Прошло ваше время ходить в баню с матерью!..
Все было привычно, родно, уютно, и все эти подробности житейские как-то тихо и ласково утишали долгую тягучую боль в сердце Степана.
В бане Степан старался не сталкиваться с Михалом. Когда тот с шумным кряхтением парился на полатях, Степан сидел в предбаннике. Только тот вышел просвежиться, Степан заторопился в баню. Однако, как он ни старался, все же столкнулся с Михалом лицом к лицу: им пришлось вместе идти домой. И во всем виноват этот неповоротливый Илька, который никак не мог одеться самостоятельно, а Михал как будто нарочно спешил одеться, чтобы выйти вместе с ним. Он еще больше раздался вширь, голова совсем срослась с плечами.
— Не жениться приехал? — спросил Михал, когда шли по узенькой тропе.
— Если ты женился, то думаешь, все должны жениться? — ответил презрительно Степан.
— А чего же? Неженатыми остаются только монахи.
— Жениться, я думаю, можно и в городе, — сказал Степан. — Была бы только охота.
— В городе где возьмешь невесту, там все русские? — простодушно изумился Михал.
— А русские разве хуже эрзянских?
— Знамо, хуже. Говорить по-нашему не умеют. И дети пойдут наполовину русские, наполовину эрзянские — один срам.
Степан шел по тропе впереди, за ним, глядя себе под ноги, торопливо, чтобы не отстать от него, шагал Михал. Позади плелся Илька. Разговаривая с Михалом, Степан с болью в сердце думал, что Дёля сейчас сидит у Назаровых и ждет мужа. Ждет не его, Степана, а вот этого глупого медведя. «Знамо, хуже». Дурак ты, хоть и толстый, как боров. Когда они дошли до дома Назарова, Михал, прощаясь, сказал:
— Приходи завтра к нам, поговорим.
— Завтра мне некогда, — пробормотал Степан.
— В воскресенье какое может быть некогда?! — крикнул Михал вслед уходящему Степану.
Степан ничего не ответил. Да и о чем ему говорить с ним?
Улегшись на полати, он долго думал о Елене Николаевне и Дёле. И отчего-то назло себе думал, что Елена Николаевна лучше Дёли. И лицо у нее красивее, и голос. И она не оставила Колонина и никогда не оставит, пусть он пьяница и совсем не жалеет ее. А вот Дёля — оставила, вышла за Михала. Во сне Степан увидел себя у Колониных. Как будто Колонин поправился и опять учит его рисовать. Они рядом стоят у мольберта и пишут одну и ту же икону вместе. Елена Николаевна сидит тут же и вяжет кружева. Она смотрит на них и улыбается.
Утром Степан с отцом собрались в лес.
— Отдохнул бы, Дмитрий, ведь целую неделю работал, давай я сама схожу со Степаном, — сказала Марья.
— В лес ходить — не бабье дело, — ответил Дмитрий.
Уходя, Степан спрятал краски и масло на полати, чтобы их не достали Илька и Миша. Неоконченный портрет поставил на полку в предпечье. Дмитрий все поглядывал в угол на новые иконы и покачивал головой. Вчера вечером он в полутемной избе не обратил на них внимания.