— Ну, сынок, не зря ты жил в городе, — похвалил он, когда они вышли из дома. — Знать, и правда — твоими руками не тяжелые шпалы обтесывать... — Он был рад, что давно угадывал это мастерство в Степане и вот не ошибся.
В лесу они пробыли до самого обеда. Нарубили много сухостоя, перетаскали поближе к дороге, сложили в кучу.
— Если в один воз не уложим, потом привезешь домой, когда вернешься из города, — наказал Дмитрий. — Дома у нас тоже мало дров. С этой чугункой осенью не успел. — И добавил, улыбаясь: — Дрова хорошие будут учителю твоему.
Степан давно не был в лесу. Работая, он то и дело поднимал голову, поглядывал на заснеженные сосны и ели. Мороз, тишина, бледная бездонная синь неба!.. Удары топоров раздаются по лесу звонко, гулко, а когда падает тонкая сухостоина, будто кашляет большой сердитый человек. И почему не видит всего этого чуда Елена Николаевна?!
На обед Марья сварила мясные щи. Осенью зарезали молодого барашка, чистого мяса вышло двадцать пять фунтов, вот оно и хранится к рождеству. Мясные щи Марья варит лишь по воскресеньям, когда дома сам Дмитрий. Она же с ребятами все больше ест беленные сметаной щи и картошку. Хлеба у них осталось мало, до нового урожая не хватит. Эта забота теперь не только их — всех. Кудажи и Назаровы уже давно пекут хлеб с мякиной пополам, иногда добавляют в него тертого картофеля. Картофеля и у Марьи осталось не много. Здесь, на новых землях, он родится плохо. Картошка не любит песчаную землю и сухого лета. Все эти подробности Марья, довольная сыном, выложила ему за обедом.
Из леса Степан принес много сосновых и еловых шишек и принялся из них мастерить для маленьких братьев игрушки. Приделает к еловой шишке четыре тонких лучинки, и это — ножки, а небольшую сосновую шишку тонкой лучинкой приколет, и вот — голова. А на голове — рога. Получилась корова. Братья рады.
А если прикрепить к еловой шишке две лучинки подлиннее на одном конце, а покороче — на другом да сверху приладить маленькую сосновую шишку — выйдет человечек. Илька и Миша покатываются от смеха. Им кажется очень чудным, что старший брат умеет делать такие диковинные игрушки. Этому Степан, наверное, тоже научился в городе? Если так, тогда и Илька хочет в город ехать, он наделает много-много игрушек, нагрузит телегу и повезет весной на ярмарку.
— И я, я тоже! — верещит Миша.
— Молчите, чтоб вас громом расшибло, не разбудите отца, пусть хоть немного отдохнет! — тихо, беззлобно шипит Марья на малых сыновей.
По воскресеньям она не прядет, а работает по мелочи — штопает чулки, варежки.
Ближе к сумеркам она отправилась на беседу к Назаровым, с собой захватила и Мишу, чтобы он не мешал отдыхать отцу.
Степану идти некуда. Товарищей у него здесь нет. Такой уж он уродился, что никак не может обзавестись друзьями. До отъезда в Алатырь товарищем для него была Дёля. Теперь она жена Михала. Нет, он совсем забыл! Ведь у него есть друг — Елена Николаевна!.. Завтра он увидит ее!
В понедельник утром Дмитрий и Степан запрягли лошадь в дровни, кинули охапку сена и поехали в лес. Ехать было близко, и они быстро нагрузили воз. Дмитрий отправился в Алтышево на работу, а Степан поехал в Алатырь. Отец, провожая его, наказывал ему смотреть, чтобы в дороге не ослабли и не развязались веревки, а то воз развалится.
Понедельник в Алатыре базарный день, многие туда едут, и дорога хорошо наезжена. Лошадь легко катит большой воз. Степан сидит на дровах, и легкий ветерок морозом пронизывает его насквозь. Поверх пиджака у него отцовский чепан, но все равно это не спасает от холода. Он сидит на возу и не догадается пробежать пешком, — погреться. Он весь ушел в мечту о том, как приедет, как Елена Николаевна обрадуется и будет поить его чаем из большой белой чашки с легким золотым узором. И до Алатыря, может быть, совсем бы окоченел, если бы не случилась беда. На одном из поворотов воз сильно раскатило на сторону, сани перевернулись, и Степан полетел в снег. Пока барахтался в сугробе, путаясь в длинных полах чепана, лошадь с перевернутым хомутом на шее хрипела, билась, а у Степана дрожали закоченевшие пальцы, и он никак не мог отпустить супонь. И натерпелся же он страху!
Но проезжая дорога тем и хороша, что ты на ней не один, всегда попадется встречный или догонит попутный человек. Помогли и Степану — два мордвина, старик и молодой мужик, тоже везли дрова в город на базар. Они и помогли воз поднять, а старик посоветовал:
— Ты, парень, веди лошадь по краю ската, тогда у тебя воз не опрокинется. Видно, редко приходится тебе возить дрова на базар.
— Да я их везу не на базар, — сказал Степан, точно бы в оправдание — на базар бы, мол, вез, так не опрокинулся.
— Все одно, куда бы ни вез! — сурово сказал старый мордвин.
Опять забрался на воз и поехал дальше Степан. И опять скоро замерз, да еще крепче. И только на подъеме в город Степан слез с воза, снял чепан и пошел возле лошади. А ноги уж совсем не гнулись — до того замерзли. Но мало-помалу разогрелся, так что когда свернул на Троицкую набережную, щеки уже горели и сердце радостно заколотилось при виде знакомого домика. Только бы дома была Елена Николаевна!..
Она была дома.
Не успел Степан отворить ворота, как Елена Николаевна выбежала на крыльцо.
— Степан, это ты! Господи, что это ты привез?! Зачем?
— Дрова привез, — сказал Степан. — Печку будешь топить.
Елена Николаевна была все в той же облезлой беличьей шубке и платке, будто она с тех пор, как ушел Степан, и не раздевалась вовсе. И опять Степану стало так жалко ее, что заныло сердце. Он отвернулся и стал развязывать веревки.
— Зачем так много,— сказала Елена Николаевна, слабо улыбаясь.
Но разве это много? Тут и на месяц вряд ли хватит.
Степану хотелось спросить про Колонина, хотя он и сам не знал, чего желал бы услышать: что он совсем плох или что уже поправился. И он не стал спрашивать. Однако и Елена Николаевна ничего не говорила. Может быть, она все понимала своей чуткой душой и щадила Степана?
Между тем он развалил воз и стал таскать дрова в сарай. Елена Николаевна стояла рядом и с едва заметной нежной улыбкой смотрела на работу Степана.
А Степан, воодушевленный этой нежной улыбкой, этим взглядом, который он чувствовал на себе, как луч солнышка, вдруг все сам и нарушил: он спросил, все ли еще в больнице Колонин.
Елена Николаевна вздрогнула, нахмурилась, утвердительно кивнула головой и ушла в дом.
Работать уже не хотелось. Он бросил лошади освободившееся из-под дров сено, сел в сарае на дровосеку и подумал: «Сейчас съест, и поеду домой...» Лошадь хватала губами снег, и он подумал: «Надо напоить...» Но все сидел и не двигался. Потом взгляд его упал на топор. «Нарублю немного дров и поеду...» И стал не спеша рубить дрова, выбирая деревца потолще, а сам все посматривал, не вышла ли Елена Николаевна. Когда она выйдет, он простится с ней и поедет. В самом деле, что она ему, Степану?.. Но вот дверь скрипнула, показалась Елена Николаевна.
— Ну что, Степан, пойди попей чаю, отдохни, ты ведь устал... — А сама смотрела куда-то мимо.
Степан бросил топор.
В доме, таком знакомом и таком уже чужом, далеком, все было по-прежнему и так же холодно.
Елена Николаевна накормила Степана обедом, но, словно предупреждая всякие разговоры, все время уходила из кухни, чем-то там занималась, а потом сказала, что ей надо ненадолго сходить по делам. «Поеду», — подумал Степан.
— А если ты хочешь, — сказала Елена Николаевна, — посиди, отдохни...
— Можно, я затоплю печку?..
— Если не спешишь...
— Куда мне спешить, — сказал Степан. — И воды принесу, да лошадь надо напоить...