— Ну, чего ты разревелась, точно маленькая девочка? — проговорил он, проведя рукой по ее мокрому и холодному лицу.
— Степа, — шептала она, плача, — Степа!.. зачем ты не пришел раньше, я тебя так ждала, так ждала!..
И тут настежь открылась дверь. В звездном сиянии снега стояла Марья. Степан и Дёля оцепенели.
— Степан, сейчас же иди домой! Ты чего тут, бессовестный, делаешь в темной винокурне?
— Выйди давай, я сейчас, — сказал он.
— Нет, сначала выйдешь отсюда ты, потом уж я, — твердо ответила Марья, и спорить с ней было бесполезно.
Степан тронул молчащую Дёлю, которая, казалось, даже не дышала, и направился к двери. Марья пропустила его и сама вышла за ним, оставив дверь открытой настежь.
Степан всю дорогу до самого дома оглядывался назад — идет ли Дёля? Мать не выдержала и сказала:
— Нечего оглядываться, и одна найдет дорогу в дом, где живет ее муж!
Дома Степан полез было на печь, но Марья ухватила его за пиджак и стянула с лесенки. В руках она держала веревку, которую прихватила, проходя сенями. Она стегнула Степана — зло, изо всей силы.
Но Степан легко вырвал у нее веревку и бросил под порог. Ей осталось только ругаться:
— Блудливым петушком вырос, по чужим дворам летаешь!..
Степан молча полез на печь.
— Конечно, где мне теперь с тобой сладить, ты вырос, стал большой, по чужим бабам ходишь, чужих жен отбиваешь! — гневно выговаривала Марья. — Вот придет отец, он тебя поучит немного, он тебе разъяснит, что значит чужая жена! Вот чему ты в городе выучился у своих художников! Вот какая твоя учеба!..
Степан и на это ничего не ответил.
Марья еще долго ругалась, пока не успокоилась на своей постели.
В сочельник из Алтышева пришел Дмитрий. Вся семья попарилась в бане. После ужина Марья, убрав со стола, задержала мужа и сына на своих местах.
— Вот, Дмитрий, перед тобой твой сын, — заговорила она со значительными интонациями в голосе. — Вырос с тебя, вошел в силу, мне одной теперь с ним не справиться. Когда матери с сыном не справиться, значит, подошло время женить... Степану надобно просватать невесту.
Степан хотел было выйти из-за стола, но мать придержала его и села с ним рядом на лавку.
— Сиди, — сказала она. — Разговор идет о тебе, а не об Ильке.
Дмитрий пошевелил скулами. Этот разговор и ему был не по душе. Он хотел отделаться от него привычными словами: «Надо подумать».
На этот раз Марья не оставила его в покое.
— Если, Дмитрий, будешь долго думать, то сын твой до добра не дойдет. Степана надобно обязательно женить! — заключила она решительно.
Дмитрий провел рукой по влажной бороде.
— С чего это ты вдруг — женить да женить? Как же не подумавши?
С годами он делался все медлительнее и неповоротливее. Марья это знала, поэтому всякое важное решение брала на себя.
— Я, Дмитрий, все уже обдумала. Я тебя предупреждала — добром не кончится.
Дмитрий поглядел на Степана. Степан опустил голову.
— Так, так, — сказал Дмитрий.
— Вот пока ты будешь думать да такать, может случиться беда!
— Беда?
И Марья, точно только и добивалась этого вопроса, живо поведала мужу о проделках Степана.
Конечно, в рассказе матери все выглядело как-то страшно, точно Степан и в самом деле был каким-то вором, но он не смог перечить.
Наконец мать выговорилась.
— Вот так, отец, тут долго думать некогда, если не хочешь на свою седую голову позора. Ну, что теперь скажешь?
— Да, знамо, приставать к чужим женам — дело воровское. Но... — он опять помял бороду. — Может, торопиться не надо, дело такое...
— Поговори вот с тобой! — сердито сказала Марья. — Знать, забыл сноху Квасного Никиты? И сыновья все в тебя пошли, такие же похотливые! Один таскался с девушкой по баням, а этот гоняется за замужними женщинами — еще лучше! Все вы такие, у вас у всех кровь одна!..
Дмитрий молчал. Оно, конечно, возражать тут нечего, но женитьба — дело такое... Надо подумать...
Тогда Марья начала подступать с другой стороны:
— Целый век с тобой живу одна, ни снохи у меня нет, ни помощницы! — в ее голосе пробились слезы. — Все дела и заботы на мне одной — и по дому, и по двору. Везде — сама, везде — одна. Сколько каждый год приходится мне одной прясть на вас, ткать. Сил моих больше нет! Дочерей мне господь не дает, все сыновья да сыновья!..
«Это точно, — думал про себя Дмитрий, слушая слезные причитания. — Кругом она одна». И это его сломило:
— Ну что же, коли захотела пожить со снохой, давай женим Степана. Сходи в Алтышево, поищи ему невесту...
Марья с облегчением вздохнула. И взгляд, который она бросила на Степана, был светел и радостен.
И как-то незаметно отошла темная туча от Баевки, тишина наполнилась голосами, звуками, и ничего не было в ней страшного. Да и чего может быть страшного в женитьбе? Ведь все мужчины женятся. Михал женился... Нет, про Михала лучше не думать, и без него много парней, которые женятся. И Степан женится, потому что иначе как? У всех свои жены. И у него будет своя жена. Только вот какая она будет? Хорошо бы, если бы она немножко похожей оказалась на Елену Николаевну... Или на Дёлю. А может, будет и лучше их... Не должно же быть, чтобы жена Степана была хуже Михаловой жены. А если нет, так он тогда лучше и не женится...
«Будет ли он любить ее? — опять приходит ему в голову. — А она?..»
От этих тревожных дум и каких-то неясных, все плывущих бесконечной чередой вопросов, мечтаний и картин у него кружится голова.
Алтышево... невеста... Может быть, это та самая девочка, которую он подвозил на санях, когда ехал из города? Тогда он не обратил на нее внимания, он совсем не помнил ее, а тут вдруг она представилась так ясно: тоненькая, худенькие плечи под легким холщовым зипуном, и все старается закутать посиневшие от холода острые коленки. И ему кажется, что это и есть его невеста, и у него сжимается сердце от жалости и любви к ней. Он кутает ее в свой пиджак, который ему уже мал, а ей впору, обнимает за худые плечи и тут видит, что она тихо плачет. «Не плачь, ты моя невеста!..» — шепчет он и сам плачет — от жалости и любви. А сани куда-то все катятся и катятся, а они сидят на санях, прижавшись друг к другу, и оба плачут, плачут от жалости и любви. И еще от холода, и еще от того, что теперь так плохо подают...
На рождество из Алтышева в гости приехала со своим мужем Ефимия. С собой они привезли и трехлетнего сынишку — показать его дедушке и бабушке.
После того как Ефимия вышла замуж, Степан ее ни разу не видел. Не видел ни разу и ее мужа. Сестре он обрадовался, выбежал навстречу, смотрел на нее не сводя глаз.
— Степа!
Он подбежал к ней, она быстро обняла его, поцеловала и оттолкнула:
— Вай, как ты вырос! — И глаза ее смотрят на него с таким ликованием, с такой радостью, будто для Фимы и теперь нет милее и дороже человека на свете, чем брат.
Вошли в дом, нанеся к порогу снегу и холоду, но общая радость гостям была велика, и Марья не замечала такие пустяки.
Ефимия первая увидела на стене портреты младших братьев и ахнула от удивления:
— Вай, Степан! Неужели ты это нарисовал сам? И иконы у вас, кажись, новые!
— Я их только обновил, — сказал Степан, проникаясь еще большей признательностью к сестре. А Фима длила и длила праздник Степана — она все стояла перед портретами братьев и с восхищением качала головой: ну и Степан, ну и братик!..
— Я и тебя нарисую, — сказал он, стоя рядом с ней, и ему очень хотелось быть сейчас маленьким, чтобы Фима взяла его к себе на колени, обнимала бы и целовала его, — так душа его томилась по ласке, по доброму слову, по радостному человеческому празднику, который вошел в их дом вместе с сестрой.
Степан смотрел на Фиму, не спуская восхищенных глаз, и это любимое лицо уже запечатлевалось в незримых тонах его воображения.