– Я тебе не холоп! – проговорил он спокойно. – Ступай, ищи сам своего Остапенка.
Паж вспыхнул.
– Дерзкий! – крикнул он. – Как ты смеешь не слушаться, когда я тебе приказываю! Деду Константину нужен сейчас его конь, а дед не любит ждать!
– Мне что за дело до твоего деда! – флегматично отвечал Тимош.
– Как что за дело? – горячился паж. – Как ты смеешь так говорить про деда? Мой дед князь Константин Вишневецкий! Славный князь Константин... Он сажал царей на царство... Так говорит отец, а отец никогда не лжет.
– Отвяжись ты со своим дедом и отцом! – сердито проговорил Тимош. – Говорю тебе, что я тебе не хлоп! Поди сам разыскивай своих коней!
Этот отказ совсем вывел из себя благородного отпрыска князей Вишневецких:
– Презренный хлоп! – закричал он. – Жаль, что здесь нет дяди Иеремии, он бы угостил тебя железными прутьями; но я и сам с тобою расправлюсь!
При этих словах он схватил Тимоша за воротник его суконного казакина с очевидным намерением уронить на землю... Но случилось нечто совсем для пажа неожиданное. Маленький приземистый мальчик оказался значительно ловчее и сильнее стройного князя; он как уж вывернулся из его рук, быстрым движением зацепил его «под ножку», повалил лицом вниз и стал осыпать довольно здоровыми ударами кулака. Паж завопил на весь двор:
– Спасите! Спасите! Разбой!
Из нижнего этажа дворца, где помещались кухни, повысунулись испуганные лица слуг, и через несколько минут десятки рук уж разнимали маленьких борцов.
– Кто такой? Откуда? Чей? – сыпались вопросы.
Двое конюхов схватили Тимоша и потащили в какой-то чулан.
– Кто ты? – спрашивали его.
Но Тимош от волнения не мог произнести ни слова и дико озирался. Молодого князя в это время тщательно чистили, спрашивая друг друга:
– Как это случилось? Кто этот дерзкий мальчишка, так отделавший вельможное княжа?
Князь Дмитрий плакал и от злости, и от волнения, и от боли, и от стыда. Его повели наверх и тотчас же доложили обо всем его отцу, князю Янушу, спускавшемуся в эту минуту с лестницы под руку с очень старым, но еще бодрым отцом, князем Константином.
– Сейчас мы разберем, в чем дело! – отвечал он сыну на его жалобу. – Я только провожу деда.
Между тем слух о том, что какой-то хлопец побил молодого князя Дмитрия, облетел гостей и мигом вышиб хмель из головы Богдана.
– Гей, братику! Уж не твой ли хлопец-то? Куда он девался? – подсмеивались казаки.
– А вот я его тотчас поищу! – торопливо проговорил Богдан, стараясь протолкаться между встававшими гостями.
Он ни на минуту не сомневался, что это был Тимош, вся задача для него заключалась только в том, как его выручить.
– Экий бисов хлопец! – ворчал он, пробираясь по двору, – одна шкода с ним!
Он без труда узнал, куда девали Тимоша, пробрался по полуосвещенным закоулкам к чулану, где стоял на страже один из конюхов, торопливо сунул руку за пазуху и нащупал кошелек.
– Пане конюший! – обратился он к рослому литвину, сторожившему маленького преступника, – нельзя ли выпустить хлопца, то мой сын!
– Не можно, пан сотник! Никак невозможно! Было бы сыну пана сотника не тягаться с князьями.
– Ах, добрейший пан конюший! Я и сам знаю, что он, лихо его возьми, не добре сделал, да може пан конюший сам отец; каково было бы пану конюшему, если б его сын там сидел!
Конюх почесал за ухом. У него действительно были дети, и даже много; он живо вспомнил, какую встряску задали недавно его младшему сыну за то, что он в дурную минуту подвернулся под ноги молодому пану Александру.
– Так уж пан конюший не будет строг! – с низким поклоном проговорил Богдан. – А карбованцы у нас найдутся.
– Хорошо говорить пану сотнику, а вот придут сейчас за хлопцем, откуда я его возьму?
– Пан конюший будет стоять у дверей, как ни в чем не бывало, – с заискивающей улыбкой проговорил Богдан, – пан скажет князьям, что хлопца, верно, ведьмы съели.
Литвин с минуту нерешительно смотрел то на протянутые золотые, то на дверь чулана, наконец махнул рукой и сказал:
– Ну, добре! У меня ведь тоже дети, а этому князьку так и надо, больно уж он задорен. Сынок пана сотника храбрый хлопец. Берите его, пан сотник, да утекайте поскорее; кони казацкие стоят вон там, в углу двора.
– Знаю! – кивнул Богдан, торопливо отворяя дверь чулана.
– Татко! – крикнул было Тимош.
– Я тебе дам татка! Каких бед опять натворил! – сердито пригрозил Богдан. – Молчи себе, пока цел.
Дальними коридорами провел он его на задний двор, быстро оседлал коня, посадил мальчика на седло вместе с собой и поскакал из замка.
Когда хватились виновника всей тревоги и его в чулане не оказалось, накинулись на литвина, но он с самым неподражаемым удивлением уверял, что не сходил с места и не отворял чулана. Паны разводили руками, а казаки посмеивались между собой, говоря по секрету, что сотник Богдан прехитрый казак.
Богдан поскакал к корчме, где остановились помилованные казаки. Несмотря на очень поздний час, старый корчмарь нисколько не удивился посетителям и с низкими поклонами проводил их в каморку к спящим казакам. Сотник едва их добудился. Наконец Павлюк очнулся, лениво протер глаза и с удивлением посмотрел на нежданных гостей.
– Выручайте, товарищи, – тревожно проговорил Богдан, – мой хлопец опять начудил.
– Эге! – протянул Ганжа, поднимаясь и усаживаясь на соломе. – Так я и думал!
– Что же он сделал? – спросил Павлюк.
– Правду сказать, я и сам у него не допытался, – ответил Богдан, – пусть уж сам покается. Говори, сынку.
Тимош взволнованным голосом передал свое приключение с князем Дмитрием, по временам исподлобья поглядывая то на отца, то на Павлюка, то на Ганжу.
Все трое хмурились, стараясь сурово смотреть на провинившегося; но он своим детским чутьем ясно сознавал, что старые казаки в душе его одобряют. Наконец Ганжа не вытерпел:
– И так-таки ты его и побил? – весело спросил он. – Добре, сынку! Ей-ей, добре! Мы не холопы! То нам не звычай, щоб нас як скотыну били! Ей-ей, Богданко, славный у тебя хлопец! Лыцарь будет, в обиду себя не даст!
– Лыцарь-то, лыцарь, – со вздохом сказал Богдан, – а вот что я теперь с этим лыцарем делать буду? Куда я с ним денусь? Князья Вишневецкие тоже обиды не спустят. Оставить хлопца у себя мне никак не можно; треба его хоть на первое время куда-нибудь спрятать.
Павлюк в раздумье гладил усы.
– Видишь ли, пан сотник! – отвечал он Богдану. – Долго я здесь не усижу; я уж сегодня разузнал кое-что; говорят, что крымский хан просит помощи у ляхов против буджаков; наши сильно поговаривают об этом. Мне это на руку, я готов хоть сейчас в поход двинуться, и охотников идти со мною немало найдется. Хлопца твоего я с радостью возьму: пусть привыкает!
Богдан задумался.
– Боюсь я, что он совсем от рук отобьется; одичает, пожалуй; да пора бы его и за книгу засадить!
– Ге, братику, – вставил Ганжа, – наука не конь, в степь не убежит! Годик, другой порыскает с запорожцами, а там и в бурсу его засадишь.
– Да ведь теперь дело к зиме идет, – возразил Богдан.
– Вот в том-то и штука; об этом-то я и думаю, что поход только в будущем году состоится, – заметил Павлюк.
– Ну, а пока что дид Ганжа хлопца спрячет, – весело проговорил старый казак и, хлопнув себя по лбу, прибавил, – ишь, ведь, старая голова, что бы сразу-то вспомнить!.. Смольчуг! Эй, Смольчуг! – тормошил он спящего казака, мирно храпевшего во все время разговора. – Да проснись же ты, сонный мешок!
Смольчуг наконец открыл глаза; Ганжа, схватив его за ворот, силой посадил.
– Чего тебе? – с неудовольствием спросил Смольчуг.
Ганжа совсем осерчал.
– Чего? Я его целый час бужу, а он спрашивает «чего»! Кабы не треба тебя было, я бы с тобою не возился!
Смольчуг с изумлением вытаращил на него глаза.
– Слушай толком! – продолжал Ганжа. – Надо хлопца спрятать! Вези его к своей тетке: она казачка добрая, а живет в такой трущобе, что и сам бес ее не разыщет.
– Кто его тетка? – спросил Богдан.