Подойдя к князю, Выговский начал свою речь плавно, красноречиво, со всеми нужными оттенками; по зале пронесся шепот одобрения.
Он говорил:
– Светлейший князь, высокопрославленный господарь! Мы охотились с господином нашим, храбрым паном Тимофеем, сыном знаменитого гетмана всея Украины, Богдана Хмельницкого, и забрели в твою землю, обильную медом и млеком. Заманила нас сюда еленица стыдливая, боязливая, заманила и скрылась в доме твоем. Мы пришли по следам ее, утомились, догоняя ее, и просим тебя отдать ее нам или указать, куда она убежала.
Выговский отвесил при этом низкий поклон и, опершись на рукоять сабли, стал ожидать ответа.
– Не знаю, не знаю! – покачивая отрицательно головою, отвечал князь. – Не скрывалась такая дичина в доме моем; не сбились ли славные охотники в следах, не скрылась ли ваша еленица по соседству?
– Нет, светлейший князь! – с легкой усмешкой настаивал староста. – Еленица у тебя в доме, наши гончие хорошо разнюхали ее след.
Князь дал знак рукой. Отворилась дверь. Две боярыни ввели старую грязную цыганку в заплатанных рубищах, с босыми ногами.
– Тьфу! Видьму какую подобрали! – не вытерпел Золотаренко и сплюнул. – Вот так сговор! Бис их возьми.
Он вообще чувствовал себя не в духе. Пан Выговский обернулся и строго посмотрел на него.
– Ничего, пане; я так, про себя! Бреши себе дальше, – пробормотал казак.
– Вот вам еленица, добрые охотники! Не за нею ли вы гнались?
– Нет, великий властитель! – с трудом удерживая улыбку, отвечал Выговский. – За такою дичью наш господин не погнался бы. Та еленица была златорогая, златошерстая, у нее сокольи очи, жемчужные зубы, губы румянее вишен, тело как у львицы, грудь гусиная, шея лебединая, персты нежнее воска, взор яснее солнца и месяца.
– Никогда такой дичины мы не видывали, – отвечала господарша. – Ваши гончие ошиблись, дорогие охотники.
– Хорошо! – с угрожающим жестом проговорил тогда староста, грозно выпрямившись и обнажая саблю. – Если гончие наши ошиблись, так не ошибется наше оружие. С обнаженным мечом обойдем мы дом твой, и горе тебе, господарь, если ты скрыл еленицу!
– Вот так добре! – проговорил Золотаренко и, следуя примеру Выговского, обнажил оружие. – То по нашему звычаю! Где язык не помогает, там шаблюка научит.
– Не гневитесь, храбрые охотники! – вставая и отвешивая старосте поклон, сказали князь и княгиня. – Есть еще у нас еленица пугливая, стыдливая.
При этих словах отворилась другая дверь, и две боярыни торжественно ввели Локсандру. Казаки не могли скрыть своего восторга.
– Вот-то гарная дивчина! – проговорили они.
– Жаль, что только много на ней напутано, – заметил Носач, – и не разглядеть, какая она есть.
На княжне были навешены всевозможные ожерелья, нитки алмазов и жемчугов, на руках красовалось множество колец, браслетов, даже на сапожках были намотаны нити драгоценных камней.
– Вот она, наша давно желанная еленица! – сказал Выговский, преклоняя колена перед княжною.
Он встал, медленно подошел ко входной двери, отворил ее, взял за руку ожидавшего за дверью Тимоша и подвел его к невесте.
Локсандра задрожала от волнения, не смела поднять глаз и действительно походила на загнанную еленицу. Ей было и страшно, и весело, и грустно: казалось, что это сон, не верилось, что подле нее стоит Тимош, тот Тимош, которым она грезила и во сне и наяву.
Вслед за женихом вошел митрополит в полном облачении в сопровождении протодиакона, несшего на богатом блюде обручальные кольца.
Молодых людей обручили при громком звоне колоколов, а господарша торжественно повязала всех сватов богатыми шелковыми ручниками с прекрасным разноцветным шитьем. Тимошу же она перевязала правый рукав красивым шелковым платком с цветной каймой.
Тимош думал, что их теперь посадят под образа, как это делалось на Украине, и втайне тешил себя приятной близостью с любимой девушкой, но не тут-то было!
Боярыни подхватили княжну и увлекли ее во внутренние покои, к великой досаде жениха.
Господарь торжественно подошел к Тимошу, взял его за руку и с низким поклоном просил не побрезговать откушать его хлеба-соли.
Все двинулись в просторную столовую. Стены были украшены звериными головами и чучелами птиц; на широких массивных дубовых столах было наставлено все, чего только можно было пожелать.
Роскошные яства, прекрасные вина до некоторой степени примирили казаков с празднеством; горелку же вполне заменило зеленое котнарское, густое, как масло, и жгучее, как раскаленное железо. Душистые соты и всевозможные плоды закончили обед. Яблоки показались казакам слишком мелкими и недостаточно сочными, груши были крепки, а сливы хоть и крупны, да водянисты.
– Ишь, вражьи дети, – ворчал Золотаренко, – не умеют и плодов вырастить. Земля такая благословенная, а садов нема.
– Подожди, – лукаво подмигнув, заметил Пушкарь. – Как посадим мы сюда нашего молодого батька, так не то будет. Он их всему научит.
– Бреши, да не забрехивайся! – многозначительно ответил Золотаренко, искоса посматривая на Георгицу, сидевшего с ним рядом.
Но Георгице было не до них! Он весь ушел в созерцание того, что происходило напротив, где сидели Тимош, господарша и князь.
Тимош, разгоряченный вином, уверял князя в готовности всегда стоять за него и за его интересы.
– Не бойся, князь, – говорил он. – Теперь нам с тобою не страшны никакие враги. Мы с отцом отстоим тебя от всякого недруга. Не страшен нам ни Ракоций, ни Бассарба, всех их заставим плясать по нашей дудке. Понадобится Порту купить, и ее купим, денег у нас на это хватит.
Георгица многозначительно переглянулся с женой, сидевшей наискось по другую сторону стола – Василий старался успокоить расходившегося зятя.
– Мы с тобою еще поговорим об этом! – заметил он вполголоса и положил на стол расшитый утиральник, поданный ему одним из пажей.
Великий постельник, ожидавший этого знака, стукнул об пол серебряным жезлом, и все встали из-за стола.
Господарь раскланялся с казаками, так как вечером предстоял обряд расплетания косы, нечто вроде девичника, на котором жених отсутствует.
Господарша приготовила падчерице приятный сюрприз: она где-то раздобыла старого деда-кобзаря. Он весь вечер распевал украинские думы, а под конец пустился отплясывать гопака не хуже молодого парубка, к великому удовольствию боярынь и боярышень.
Девичник вышел скорее веселый, чем грустный. Даже господарша тряхнула стариной и прошлась в плавном восточном танце, позвякивая браслетами и ожерельями.
Свадьбу назначили через два дня на тридцать первое августа, а через неделю молодые должны были уехать в Украину. Это было отчасти против обычая, так как обыкновенно после сговора следовало пировать еще неделю. Но ввиду поспешности некоторые обряды соединили с девичником, так что не было обычных «просевален», когда женщины просевают муку для свадьбы.
VII Свадьба
В день венчания Тимош с утра устроил прощание со своими дружками и свадебными боярами, одарил их всех кого саблей, кого конем, кого кафтаном и собрался с ними в путь верхом на статных конях задолго до часа, назначенного для брачной церемонии. Не доезжая дворца, свадебная свита разделилась на две группы; одна из них, во главе с Выговским, поскакала вперед, чтобы уведомить о прибытии жениха.
Толпы народа стояли на улицах и смотрели на всю церемонию.
Жениховы вестники знали заранее, что на дороге их стерегут невестины бояре, и, чтобы поддержать честь жениха, они гнали своих степных скакунов изо всей силы, стараясь ускользнуть от мнимого неприятеля. На одном из поворотов, действительно, несколько молодых людей на прекрасных молдавских конях пустились за ними вдогонку, стараясь перерезать им путь. Если бы это им удалось, то жениховы послы считались бы побежденными, – их ввели бы во дворец с триумфом, как пленных. Но казацких коней не так-то легко было догнать; несколько раз преследующие почти уже настигали казаков, но те вертелись как вьюны и, сделав несколько кругов, опять улетали вперед. Только один пан Доброшевский не поспевал за остальными; на одном из крутых поворотов лошадь его споткнулась, и через минуту он уже был в плену.