В руках у Домициана был бокал с вином. Кесарь явно куражился.
– А верно ли говорят, старик, что ты знал Бога христианского еще до того, как Пилат распял Галилеянина, и потом, после Его воскресения, ты даже говорил с ним? – с некоторым интересом спросил Домициан, разглядывая стоящего у подножия трона босого белоголового старца.
– То, что тебе сказали, великий кесарь, – правда. Сын Человеческий был моим Учителем, и я говорил с ним, как говорю с тобой, – ответил старец. – В разговоре Учитель был терпелив и внимателен к собеседнику.
– И поэтому ты решил, что он – Сын Божий, а я – нет? Разве я без внимания слушаю тебя? Хочешь, я угощу тебя вином?
Иоанн с печалью посмотрел на властителя земного мира и тихо сказал:
– Учитель мог являть чудеса, которые недоступны ни волшебникам, ни волхвам, ни магам, ни кесарям. Он исцелял людей: слепых делал зрячими, кривых спрямлял, расслабленные, годами не поднимавшиеся с ложа, от его слов вставали и шли. Прикосновением к его одежде женщины останавливали кровотечение. Он изгонял бесов. Но главное – это Его учение. Он учил людей любви, учил любить ближнего, как самого себя, и прощать обиды…
Домициан возразил:
– Ну, тут я ни с Ним, ни с тобой не соглашусь. Римский бог, с которым тебе сегодня посчастливилось говорить и который предложил тебе вина, не прощает и не забывает обид… Скажу больше. Учение твоего Галилеянина гибельно для людей, а ты его проповедуешь… Проповедуешь о наступлении Царства Божия… И потом ты не веришь, что римские императоры – Сыны Божии. А это недопустимо.
– Всякий человек, на которого сошел Дух Святой, – есть Сын Божий. А Царство Божие не от мира сего. Оно откроется по окончании времен, когда Христос появится во славе и воздаст каждому по заслугам.
– Не хитри, старик! Ты арестован за то, что отказался признать кесаря богом и запрещаешь своим христианам приносить жертвы на его алтари, поэтому ты и приговорен к смерти… Боишься умереть?
– Все в руке Божьей. Ведь и ты, кесарь, боишься умереть. А вот говоришь – Бог…
Домициан улыбнулся:
– Веселый вы народ, иудеи…
На этом аудиенция закончилась. Иоанна увели в темницу, а кесарь выпил свое вино, вызвал к себе известную приготовительницу ядов, ученицу знаменитой Лукусты, с помощью которой Нерон травил своих близких и дальних, настоящих и мнимых соперников, не менее искусную Симонию. Не только императоры, но и знатные августиане частенько пользовались услугами этой ведьмы. Симония постаралась и изготовила для апостола смертоносный яд, который под видом утоляющего жажду питья и преподнесли старцу. Гонители Христа, хоть и были людьми в большинстве своем начитанными, образованными, не знали, однако, что распятый ими Назарянин позаботился о своих учениках.
Уже после вознесения, расставаясь, Он говорил апостолам: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие… Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы…»
Узнав, что яд не сделал праведному никакого вреда, Домициан решил, что отравительница его обманула, и велел высечь Симонию. Возмущенная несправедливостью кесаря, Симония дралась и кусалась, но палачи сделали свое дело, и после порки жертва занемогла, но императорский лекарь быстро поставил злодейку на ноги. И только уверенность, что скоро ей обязательно закажут снадобье для ненавистного Домициана, позволила отравительнице перенести унижение.
Верная своему профессиональному долгу, талантливая парфюмерша приготовила новую адскую смесь. Смесь испытали: одна капля отравы на глазах кесаря мгновенно убила гигантского зубра. Домициан был в восторге. Он тотчас же повелел дать отравительнице несколько золотых монет и накормить той отравой апостола. Что и было сделано.
Но старцу опять не сделалось никакого вреда.
Заинтересованные загадкой праведного, кесарь и свита стали измышлять новое злодейство. Домициан потребовал разные халдейские книги, чтобы выискать казнь самую лютую, самую мучительную. Кесарь так увлекся поисками нового злодейства, что забросил государственные дела. В Сенате появились недовольные увлечением кесаря. Правда, открыто никто не высказывался. Боялись. Ибо знали: Доминициан куда хитрей и коварней Нерона.
Посоветовавшись с префектом претория, кесарь решил, что погрузить старца за его проповеди любви, всепрощения, свидетельства о Распятом Назарянине в кипящее масло будет куда как справедливо. И тогда в императорском саду, где гуляли павлины и плавали лебеди, под присмотром префекта слуги установили котел, залили маслом, разожгли огонь, и стража отправилась за старцем… Но случилось странное: откуда-то налетел ветер, загремел гром, молния ударила в котел, разметала костер, обварив горячим маслом слуг, готовивших мучительную смерть праведному. Узнав об этом происшествии, Домициан, ставший в последние годы своего правления чрезвычайно мнительным, сильно озадачился. А когда на следующий день молния ударила в Капитолий, в Палатинский дворец, в его спальню, когда буря сорвала надписи с подножия его триумфальной статуи, властитель не на шутку испугался и оставил старца в покое.
В текстах старых преданий утверждается, что стражники все же погружали Иоанна в котел с кипящим маслом и что праведный выбрался оттуда абсолютно невредимым и свежим. Вот так, читатель! Хочешь верь, а хочешь – нет. Абсолютно невредимым! Таким, каким и был, – белобородым, благообразным, симпатичным, доверчивым и приветливым.
Автор понимает, что сегодняшнему читателю нелегко в это поверить. И поэтому мы будем придерживаться другой версии событий. Существуют свидетельства, что страшной казни удалось избежать благодаря трехдневной грохотавшей и полыхавшей над Римом необычайно сильной грозе, разбившей несколько статуй Домициана и тем самым не на шутку перепугавшей мнительного кесаря, а также из-за вмешательства влиятельного сенатора Нервы, к мнению которого иногда прислушивался Домициан.
Но мы-то с вами, читатель, понимаем, что на все есть промысел Божий, а молнии и сенатор Нерва – всего лишь исполнители высшей воли.
Римский аристократ Марк Кокцей Нерва, выходец из старейшего сенаторского рода, с юношеских лет знакомый с разными философскими рассуждениями великих греков, весьма почитавший Платона, Сенеку, видя весьма большую озабоченность Домициана и его придворных поиском достойной затрапезного старца казни, по праву сенатора вдруг возьми и спроси: а чем, собственно, провинился перед римским народом этот старик? И оказалось, что никто толком не знал. Говорили, что по молодости этот старик водил дружбу с Распятым в Иерусалиме Назарянином, который будто бы стал Богом, а старец ходит-бродит по империи, чего-то вынюхивает, исцелят больных и сеет семена своего еврейского суеверия. Нерва не понимал. Иерусалим пал. Храм разрушен Титом. Иудеи притихли. Прикусили языки. А христиане вовсе не враги кесарю. Не ропщут против начальства. Их бы поддержать… Одна из их заповедей: не злословь правителя! Разве этот старик – враг Рима? Враг – не враг, отвечали сенатору, но лучше бы он не вылезал из своей норы и не мельтешил со своим учением перед глазами. У Рима и без него забот полон рот.
Нерва решил сам поговорить с апостолом. Ему было любопытно. Какой он там никакой злодей, а был учеником Распятого, который для тысяч и тысяч людей стал Богом. В Риме и провинциях полно христиан. И Тиберий, при всей его порочности, был далеко не глуп, когда поддержал первых христиан с их доводящей до истерики развращенных жителей Рима праведностью и всепрощением. Однако Сенат отверг идею Тиберия причислить этого иудейского «Хреста», или на греческий лад «Хрестоса», к сонму богов.
Да. Ученому сенатору было интересно побеседовать с учеником Распятого. Нерва рассуждал так: разве найдется в Риме человек, который мог бы сказать, что был учеником Юпитера или Зевса, и Юпитер, к примеру, его благословил и послал в мир с проповедью. Нет таких. Ни в Афинах, ни в Риме, ни в Египте, нигде больше не сыщешь людей, которые могли бы так свидетельствовать о Боге, как этот старик. И здравомыслящий любознательный сенатор Марк Кокцей Нерва, в белой тунике с красной окантовкой, пришел к Иоанну в темницу.