Каждая секция тюрьмы состояла из двенадцати палаток. В каждой палатке стояло двенадцать кроватей и двенадцать ящиков для личных вещей. Максимальная вместимость секции — двести сорок человек. Прямоугольная территория обнесена забором с колючей проволокой. Секция пять разделялась на четыре части. Стена, сверху защищенная колючей проволокой, делила секцию с севера на юг, а низкий забор — с востока на запад.
В квадратах один и два (верхний правый и левый) стояли по три палатки ХАМАС. В квадрате три (нижний правый) — всего четыре палатки: ХАМАС, ФАТХ и одна общая для ДФОП/НФОП и «Исламского джихада». В квадрате четыре (нижнем левом) находились две палатки, одна для членов ФАТХ и одна для ДФОП/НФОП.
В квадрате четыре также имелись кухня, туалеты, душевые и зона для надзирателя и работников кухни, а также чаши для вуду. Мы строились на молитву на открытой площадке в квадрате два. И, конечно, на каждом углу стояли сторожевые вышки. Главные ворота, ведущие в пятую секцию, располагались между квадратом три и квадратом четыре.
Еще одна деталь: в заборе, проходящем по квадрату с запада на восток, были ворота, соединяющие первый и третий, второй и четвертый квадраты. Ворота были открыты почти весь день, кроме момента переклички. Потом их закрывали, и администрация на это время могла изолировать половину секции.
Меня поселили в палатке ХАМАС в верхнем углу первого квадрата на третьей койке справа. После первой переклички мы уселись в кружок и приступили к неспешной беседе, когда вдруг где-то вдалеке раздался крик: «Bareed ya mujahideen! Bareed!» [«Почта от борцов за свободу! Почта!»].
Это в соседней секции кричал агент крыла безопасности ХАМАС внутри тюрьмы, заставив всех поднять головы. Эти агенты перекидывали шарики с записками из одной секции в другую. (Их название — sawa’ed — произошло от арабских слов, означающих «протянутые руки».)
На этот крик из палаток выбежали два парня, вытянули руки перед собой, всматриваясь в небо. Будто по сигналу, в их протянутые руки упал шарик — казалось бы, ниоткуда. Таким образом лидеры ХАМАС из нашей секции получали зашифрованные приказы или информацию из других секций. Этот способ коммуникации активно использовали в тюрьме все палестинские группировки. Каждая имела свое собственное кодовое имя, поэтому когда выкрикивалось предупреждение, соответствующие «ловцы» знали, что им нужно бежать в зону приема.
Шарики делались из хлеба, размоченного водой. Из теста лепили шар размером с мяч для софтбола, внутрь клали сообщение, шар высушивали, и он становился твердым. Естественно, на должность «почтальона» выбирались только самые лучшие подающие и принимающие.
Но зрелище закончилось, едва начавшись. Пришло время обеда.
Глава тринадцатая
НИКОМУ НЕ ДОВЕРЯТЬ!
1996
После долгого заточения в подземелье вид неба дарил особую радость. Мне казалось, будто я сто лет не видел звезд. Они были прекрасны, несмотря на огромные лагерные прожекторы, которые приглушали их яркость. Однако появление звезд на небе означало, что пора возвращаться в палатки и готовиться к вечерней перекличке и отбою. И именно в это время кое-что происходившее меня смущало.
Заключенные распределялись по палаткам в соответствии с порядковыми номерами. Мой номер был «823». Это означало, что я должен был находиться в палатке ХАМАС в квадрате три. Но там не было мест, поэтому меня поселили в угловую палатку квадрата номер один.
Когда приходило время переклички, я должен был стоять на соответствующем месте в третьем квадрате. Таким образом охраннику, когда он проверял всех по своему списку, не нужно было вспоминать обо всех перемещениях, которые приходилось совершать, чтобы сохранить установленный порядок.
Каждое действие во время переклички было выверено.
Двадцать пять солдат с М-16 наизготовку заходили в квадрат один и двигались от палатки к палатке. Мы стояли лицом к тенту, спиной к солдатам. Никто не осмеливается пошевельнуться из страха быть пристреленным на месте. Закончив проверку, солдаты направляются во второй квадрат. Потом они закрывали все ворота в заборе, чтобы никто из первого или второго квадрата не мог проскользнуть в третий или четвертый квадраты для прикрытия отсутствующего заключенного.
Уже в первый свой вечер в секции пять я заметил, что здесь происходило нечто странное. Когда я впервые занял свое место в квадрате три, рядом со мной стоял заключенный очень болезненного вида. Он выглядел ужасно, почти мертвец. Его голова была обрита, он был крайне изможден и никогда не смотрел в глаза. Мне было любопытно: кто этот парень и что с ним произошло?
Когда солдаты закончили перекличку в квадрате один и перешли в квадрат два, кто-то схватил парня и утащил его в палатку, а его место рядом со мной занял другой заключенный. Позднее я узнал, что в заборе между первым и третьим квадратами проделаны маленькие лазы, так что при необходимости заключенные могли пробираться из одного квадрата в другой даже при закрытых воротах.
Очевидно, никто не хотел, чтобы солдаты видели этого доходягу. Но почему?
В ту ночь, лежа в постели, я услышал, как в отдалении кто-то стонет, и в этих стонах было столько невыносимой боли! Стоны продолжались недолго, и я быстро заснул.
Утро всегда наступало слишком быстро, не успел я выспаться, как нас разбудили на утреннюю молитву. Сто сорок человек проснулись и выстроились в очередь к шести туалетам, а точнее, к шести дыркам с перегородками над общей ямой. Восемь чаш для омовения. На все тридцать минут.
Потом мы встали в шеренги для молитвы. Ежедневные дела были такими же, как и в блоке предварительного заключения. Но теперь заключенных было в два раза больше. И еще меня удивляло, насколько слаженно все происходило, несмотря на такое количество народа. Ни одной ошибки, ни одной заминки. Это было почти сверхъестественно.
Похоже, все были запуганы. Никто не осмеливался нарушить правила. Никто не задерживался дольше положенного в туалете. Никто не отваживался встретиться взглядом с заключенным, подозреваемым в предательстве, или с израильским солдатом. Даже к забору никто не подходил.
Однако прошло совсем немного времени, и я начал кое-что понимать. Находясь «под колпаком» тюремной администрации, ХАМАС проводил собственное расследование и вел свой счет. Нарушил правило — получи красную метку. Набрал определенное количество красных меток — отвечай перед бойцами крыла безопасности ХАМАС, которые не умеют улыбаться и шутить.
В обычной жизни мы почти не видели этих бойцов, так как они были заняты сбором информации. Шарики с записками, летающие из одной секции в другую, предназначались именно им.
Однажды, когда я сидел на кровати, в палатку зашел один из бойцов крыла безопасности и крикнул: «Эвакуация из этой палатки!» Никто не сказал ни слова. За считанные секунды палатка опустела. Бойцы завели в нее какого-то мужчину, закрыли полог и поставили двух охранников. Кто-то включил телевизор на полную громкость. Кто-то начал петь и всячески создавать шум.
Я не знал, что происходило внутри палатки, но никогда не слышал, чтобы человек так заходился в крике, как тот парень. Что он сделал, чем заслужил такое? Пытки продолжались около тридцати минут. Затем два бойца выволокли его наружу и потащили в другую палатку, где допрос начался снова.
Пока в нашей палатке шел допрос, я разговорился с заключенным, которого звали Акель Сорур. Он был родом из деревни близ Рамаллы.
— Что там происходит? — спросил я.
— Это плохой человек, — сказал он просто.
— Я догадываюсь, что он плохой, но что они делают с ним? И что он натворил?
— Он ничего не сделал в тюрьме, — объяснил Акель, — но они говорят, что когда он был в Хевроне, то давал израильтянам информацию об одном из членов ХАМАС. Поэтому они пытают его время от времени.