Это было на второй день после появления Кости в классе. А на третий день он затеял пересадку всех цветов, стоявших на подоконниках, в более просторные горшки.
И тут всё разъяснилось: Костя оказался страстным ботаником и цветоводом.
На Дальнем Востоке, откуда он приехал с отцом, у него был необыкновенный цветник: он с гордостью показывал фотографии своих цветов.
Этой страсти он был обязан кличкой, быстро приставшей к нему: его прозвали Паганелем.
Была у Кости ещё одна особенность: он удивительно тихо и мягко разговаривал с малышами и с девочками-одноклассницами. Вообще с девочками — любого возраста.
Большой, высокий, он как будто видел свой долг в том, чтобы оберегать слабых, а таковыми он считал девочек и малышей. Он был услужлив и даже галантен, хотя галантность эта была чуточку неуклюжая.
Девочки сперва даже растерялись: Костина вежливость обязывала. На него нельзя было прикрикнуть или топнуть ногой. И это сковывало!
А в остальном он был обыкновенным мальчишкой, с мальчишеским пристрастием к авторучкам (они торчали у него из всех карманов) и хотя учился в общем хорошо, но при случае мог и списать задачку, и прислать шпаргалку погибающим.
Как бы там ни было, девочки девятого «б» не могли остаться совершенно безучастными к появлению Кости: к платью пришивали удивительные кружевные воротнички, а в косы теперь вплетали ежедневно праздничные капроновые ленты.
Маша единственная ничего этого не замечала. Она также туго заплетала косички и так же по-детски вплетала в них узкие синие ленточки. Вика смотрела на эти хвостики с жалостью и с законным чувством превосходства: она. Вика, совсем отказалась от лент и только слегка подвивала концы своих чёрных кос, — так было красивее. Она раздобыла себе особенный, гипюровый воротничок, какого не было ни у одной девочки.
Вечерами Вика сидела одна и тосковала. Теперь она вела дневник.
«Тяжело чувствовать себя одинокой, — писала она в дневнике. — Есть люди, которым никогда не бывает скучно — Маша, например. Я завидую, но я не могу стать, как она. Я не умею дружить со всеми — я хочу дружить с кем-нибудь одним, и чтобы можно было всю душу вложить в эту дружбу…»
Вика перечла последнюю фразу, подумала и продолжала: «В сущности, никто меня не понимает. Никто — даже папа. Я не могу быть с ним откровенной, потому что…»
Тут Вика снова остановилась и задумалась. Почему? Почему она не могла быть откровенной с отцом, с Машей?
Она не хотела признаваться себе самой, что не могла быть откровенной с отцом потому, что бессознательно боялась его строгого суда.
Она не хотела признаться и в том, что Машин суд тоже оказался слишком строгим, и искала и находила совсем другие причины, чтобы объяснить своё одиночество:
«…Потому что отец уже давно не живёт с нами и не понимает, не знает меня. Он далёк. А Маша слишком ребёнок и тоже многого не понимает. Мне хотелось бы помириться с Машей; может быть, так оно и будет, но это будет уже не то, что раньше… А мне очень, очень нужен друг, настоящий друг. И я могла бы дружить верно и преданно. Есть ли такой человек?.. Кто он?
Может быть, он совсем близко?..»
Вика перечла всё, что записала, и вдруг зачеркнула последнюю строчку — плотно-плотно зачеркнула, так, чтобы нельзя было разобрать ни слова.
Она снова подошла к зеркалу. Из глубины его на неё смотрела высокая, тоненькая девушка. Долго, придирчиво изучала она своё отражение: открытый белый лоб, синие глаза, прямой нос, красивые губы… Перебросила из-за спины косу и шумно вздохнула.
Человек, который так любит цветы, должен любить всё красивое. Не может быть, чтобы она ему ни капельки не нравилась. Не может быть, чтобы он её не замечал!
А если он просто боится? Стесняется?.. Что ж, тогда она ему облегчит первый шаг!
В этот день Вика была рассеянна. С ней заговаривали, — она отвечала невпопад. Похоже было, что она в уме всё время лихорадочно решает какую-то задачу. Даже когда подошла Маша и предложила ей участвовать в диспуте, Вика не сразу поняла.
— Я не читала этой книги, — сказала она наконец, поняв, что Маше нужно.
— Пустяки, я дам тебе! — сказала Маша и улыбнулась прежней улыбкой — улыбкой, от которой что-то дрогнуло в Викином сердце. В это время прозвенел второй звонок.
— Поговорим после уроков, — хорошо? — быстро сказала Маша. — Если я задержусь у малышей, подожди меня на улице, — и побежала к своей парте.
Когда кончились уроки, Вика молниеносно сложила книги и устремилась из класса. Она мчалась, перепрыгивая через две ступеньки, но около самой двери её остановила Зинаида Петровна.