Так происходило во многих городках на Лазурном берегу, где проходили полки экспедиции, дело доходило до трибунала за излишнюю жестокость. Но она дала свои плоды — народ обозлился и в то же время убоялся, открытые нападения почти прекратились, лишь злыми глазами следили за безбашенными русскими, которых лучше не трогать — себе же будет хуже! В течении сентября корпуса группировки заняли французское побережье вплоть до Тулуза, еще одного важного порта на этой стороне. Во многом помогли корабли Средиземной эскадры, огнем своих дальнобойных орудий и ракетных установок накрывали оборону противника, портовые сооружения, отчасти прилегающие городские кварталы. Примерно также брали итальянские города и порты на Лигурийском побережье, особо не печалясь их сохранностью, главное — выполнить задание и сохранить жизнь своих бойцов. Позже в газетах и правительственных кулуарах европейских стран не раз осуждали диких русских, посмевших так жестоко обращаться с цивилизованными народами, но с открытыми угрозами официальные лица не выступили — проявленная сила внушила страх и невольное уважение к державе, переборовшей всю французскую коалицию!
В конце октября в Вильно состоялись прямые переговоры между канцлером России и французским императором. Собственно, они больше походили на торг — мы вам Литву и Галицию, а вы нам Полесье и Волынь с границей по Западному Бугу, Закарпатье с Ужгородом в обмен на Подолье и так по всем спорным территориям. Обоим лидерам не составляли тайны неравные условия в ведении переговоров — в принципе российский канцлер мог стоять на своем, даже в прежних границах, Наполеону же не оставалось ни времени, ни каких-либо ресурсов для давления на оппонента, даже полномочия представлялись сомнительными. По вердикту сената вроде уже не император, но сам он не признал низложения, да и армия все еще за него, так что ему следовало скорее восстановить статус-кво. Для того надо было заключить мир и лишь потом вести войско к Парижу, пока же оно стояло на обусловленных перемирием рубежах едва ли не в объятиях трех русских армий, а союзников уже след простыл.
Торг долго не длился, в тот же день, получив хоть какие-то уступки от российской стороны, Наполеон подписал договор о мире с секретными протоколами и уже на следующий день отбыл к своей армии, сократившейся более, чем вдвое в этой злосчастной компании. Лексей также долго не задержался в городе, ставшим теперь чужим, отправился в ставку главнокомандующего в Гродно. Здесь чествовал славных победителей только что закончившейся войны, от имени вдовствующей императрицы вручил высшие награды командующим, генералам и офицерам, поздравил Кутузова с присвоением чина генерала-фельдмаршала. Кроме того, передал приглашение доблестным героям на торжественный прием в Зимнем дворце в честь великой победы. На праздничном обеде, организованном командованием сразу после совещания, Лексей открыл его собственно сочиненным стихом, пусть не складным, но идущим из сердца:
— Вы свободу и счастье в боях отстояли
Герои великой, священной войны!
Народ навеки запомнит ваши имена
С благодарностью за политый кровью мир.
Вовеки Отчизна пускай процветает.
Успешным и светлым день будет любой.
И в праздник Победы
Россия новой звездой воссияет!
Единственно, для кого не закончилась война — южная группировка, в ноябре на обратном пути стала невольной участницей сербского восстания. Оно длилось уже шесть лет, то вспыхивая огнем по всей стране, то тлея после подавления властями эялет (*провинция). В последний раз случилось год назад, повстанцы захватили большую часть страны и объявили независимость от Порты. Призвали Австрию, но та отказалась взять их под свою защиту, обращение к России также не возымело успеха, там лишь помогли деньгами и устаревшим оружием. Восстание подавили, в битве на горе Чегар османы разгромили повстанческие отряды, а затем в назидание непокорным сербам поставили башню с тысячей вмурованных в стену голов мятежников.