Лишь через полчаса после начала подъема перевалил через край, а потом лежал несколько минут, переводя дух от перенесенного страха и напряжения. Затем поднялся и неспешно обошел вершину острова — сначала по краю, затем в середине. Долго разглядывал выложенные кругом камни, по-видимому, в месте древнего капища, водруженный в самом его центре огромный крест высотой в три человеческих роста. Здесь Лексей чувствовал поток какой-то темной энергии, идущей из глубины, на поверхности она растекалась по всей вершине и уходила в воздух, как будто испарялась. По-видимому, именно ею вызывались у находившихся на острове людей всякие видения, страх, беспокойство и прочие неприятные ощущения. С такими очагами негативной энергетики Лексей уже встречался, старался их избегать или скорее покинуть опасную зону. Сейчас же остался, решив пройти тут испытание воли, собственной сущности, которую мог еще назвать личностью. Сможет ли выдержать и не сломаться — уверенности в том не было, но твердо знал, да и наитие подсказывало, что от этой участи ему не уйти, какой бы мучительной она не была, ради спасения самого себя, своей души.
Прошел в каменный круг и присел на невысоком помосте у основания креста, после нескольких глубоких вдохов как будто перед погружением в пучину закрыл глаза и отдался идущим изнутри ощущениям. Вначале ничего необычного не чувствовал, кроме понятного волнения и страха, а потом незаметно впал в забытье вечного покоя. Стихли идущие извне звуки — щебетание птиц, шелест сосновых веток под порывом свежего ветра, плеск волн, ударяющихся о скалы, — пропал даже густой смолистый запах, пропитавший воздух над зеленым островком посредине водного простора. Как будто отключилось восприятие внешнего мира, видел только серую мглу вокруг, через бесконечное время она вдруг стала таять и перед Лексеем предстал лес. Не такой, как прежде, в нем вековой дуб в три обхвата соседствовал со стройной березой и раскидистым вязом, густые заросли лещины и шиповника между деревьев образовали труднопроходимую чащобу. А потом увидел мальчика, в котором, приглядевшись, узнал себя или, по крайней мере, очень похожего на него в детстве.
Щупленький, в домотканой ветхой одежде и босыми ногами, тот бежал куда-то стремглав, не разбирая пути, но как-то умудрялся не запнуться о выступающие корни деревьев и протиснуться через колючий кустарник. За ним в шагах десяти мчался верзила с шипастой на конце дубиной в руке, явно желавший схватить беглеца отнюдь не с добрыми намерениями. Расстояние между ними все увеличивалось, злодей не поспевал за шустрым мальчишкой, обходя заросли, в какой-то момент остановился и метнул вдогонку свое оружие. Чуть не попал, дубина пролетела совсем рядом и упала в кусты, малец же добавил ходу, свернув немного в сторону. Бежал еще минуту, потом, оглянувшись и не заметив преследователя, ступил еще несколько шагов и замер, по-видимому, прислушался. После осторожно направился обратно, время от времени останавливаясь, так дошел до кромки лесной поляны и, спрятавшись за зарослями орешника, стал разглядывать небольшую деревеньку из десятка изб, часть из них ярко пылала в охватившем огне.
Лексей видел как бы со стороны происходившие вокруг мальчика события, разве что без всякого звука, но и без него было понятно — что произошло. По всей видимости, на родную деревню напала банда грабителей, они сейчас тащили добро из подворий к реке, протекавшей неподалеку. Там у берега стояло какое-то старинное судно с прямым парусом, похожее на русскую ладью или норманнский кнорр, на него уже вели связанных за руки пленников — очевидно, жителей захваченной деревни. Похоже, что мальчик оказался единственным, кому удалось убежать, у горящих изб еще лежали тела убитых, правда не много, меньше десятка — грабители старались взять невредимым живой товар, сразили лишь тех, кто противился им с оружием в руках. Невольный свидетель злодеяния наблюдал со своей скрытой позиции до самого отхода судна, после направился к пепелищу избы на окраине. Упал на колени перед телом еще молодого на вид мужчины — по-видимому, отца, — плакал, о чем-то говорил, потом принялся собирать остатки несгоревшей древесины и складывать вокруг покойного. Из тлевших еще головешек распалил щепки и сухую траву, возжег костер и долго, не отрывая глаз, смотрел на сгорающее тело, пока огонь не погас.
В следующей картине мальчик предстал уже повзрослевшим воином, в каких-то доспехах из кожи и мечом на поясе, в правой руке нес длинное копье, а в другой щит. Он с отрядом из таких же ратников шел куда-то по степи, впереди же на коне с украшенной золотом сбруе ехал вожак в сверкающих на солнце латах и шлеме, его оружие было приторочено к седлу. Откуда-то слева из распадка внезапно выскочила конная группа и на всем ходу помчалась к отряду. По команде вожака воины спешно перестроились в две линии и закрылись щитами от летящих стрел степняков, те же, не сближаясь вплотную, помчались по кругу, продолжая огонь из своих небольших луков. Один за другим ратники падали оземь, пораженные вражеским оружием, собственные лучники, находившиеся во второй линии, не справлялись с нападавшими, хотя и поразили некоторых из них. Сам юноша, за которым наблюдал Лексей, пока еще держался в строю, на его щите висели где-то десяток стрел, часть пробили насквозь, выглядывая острым жалом. В какой-то момент степняки пошли в прямую атаку, разогнавшись, направили своих коней на ощетинившуюся копьями линию. И именно на острие атаки тяжелой конницы оказался юноша, поразил всадника, а его скакун сбил юного воина с ног и ударом копыта выбил дух.