— Апраксин, что за речь ты ведешь, постыдись! — гневно произнес Осип Михайлович, входя в класс. Кадеты, сидевшие в нем после урока в ожидании приглашения на обед, замерли, лишь растерянно переводили взгляды между участниками произошедшей на их глазах ссоры и воспитателем. Таким рассерженным прежде его не видели, не знали, что он сейчас предпримет. Всем было ясно, что барчук зарвался и вряд ли добром закончится для него происшедшее — могли и отчислить с позором из корпуса, такое уже случалось.
— Собирай свои вещи, пойдешь со мной к Главному директору, — строго высказался воспитатель, немного отходя от первого гнева и злости. Хосе де Рибас или Осип Михайлович Дерибас, испанец по происхождению, был принят императрицей на службу по представлению графа Орлова. Выполнял разные деликатные поручения, последним стал надзор за их внебрачным сыном в кадетском корпусе. Случившееся в классе происшествие могло серьезно испортить карьеру испанца, в том ведь немалая его вина — не проследил, допустил публичное оскорбление подопечного. Теперь придется доложить как главе корпуса Бецкому — тот знал о происхождении мальчика, — так и самой императрице.
К директору отправились втроем — воспитатель позвал еще Лексея, как пострадавшую сторону. Прошли по длинному коридору, поднялись по дубовой лестнице с резными балястрами на третий этаж и дальше до кабинета Бецкого с просторной приемной. На всем пути Роман приглядывался к отделке и росписи на стенах, правда, при слабом свете масляных светильников их различать было сложно. В приемной Осип Михайлович оставил мальчиков под присмотром секретаря, сам прошел в кабинет. Минут через десять позвал их и они вошли, робея, в апартаменты вершителя кадетских судеб.
В глубине громадного помещения за большим дубовым столом восседал в кресле представительный вельможа довольно солидного, если не преклонного, возраста. В богатом камзоле с орденами на груди, белоснежной сорочке с кружевным жабо, тщательно уложенном парике, он выглядел весьма внушительно, а его большие серые глаза, казалось, пронизывали насквозь представших перед ним юнцов. Внимательным взором осмотрел каждого, после величаво промолвил, ткнув пальцем в сторону провинившегося:
— Объясни-ка, молодец, по какому праву позволил себе сказать дурное о сотоварище? Тебе ведомо, что пока вы в корпусе — все равны и не допустимо чваниться своим родом?
Барчук побледнел — по-видимому, ясно понял намек директора, выделившим тоном слово “пока”, — после произнес с ноткой вызова:
— Ваше сиятельство, прошу простить меня, но этот… — замялся на секунду, как будто подбирал выражение приличней, — … невежа вывел меня. Я попросил его взять кренделя, а он нагрубил, отнесся без всякого почтения.
— И какого почтения ты требуешь к себе? Послушно исполнять твою волю? — еще более посуровел Бецкой, даже его брови встопоршились.
— Ваше сиятельство, но ведь простолюдины должны чтить благородных — то предписано по сословному праву, — упрямо стоял на своем дворянский отпрыск.
— Нет такого права. У дворянства привилегия отдать жизнь за отчизну, служить ей верой и правдой — уж это право ты должен знать сызмальства и не творить бесчинство в стенах казенного заведения, — уже спокойно произнес Бецкой и обратился ко второму мальчику, стоявшему все это время навытяжку:
— А что ты скажешь, Бобринский, как у вас случилась эта распря?
Первые слова Лексей вымолвил с заметной дрожью, потом уже более уверенно:
— Ваше сиятельство, не грубил я Ивану. Он велел мне взять кренделя, я ответил, что пусть сам берет. А потом Иван стал грозить и обзывать, в это время подошел Осип Михайлович.
Бецкой махнул рукой и отпустил их всех со словами: — С вами понятно. Осип Михайлович, ведите класс на обед, после представьте мне рапорт о происшедшем. Будем решать, как поступить с Апраксиным.
Роман с момента появления воспитателя не вмешивался в мысли и поступки Лексея. Ему было интересно — как справится мальчик со сложившейся ситуацией, да и не видел в ней каких-либо сложностей для подопечного. Немного напрягло состояние страха, даже паники Лексея, когда он предстал перед глазами директора. Но управился сам, пусть и с трудом, достойно высказался на вопрос Бецкого. Правда, Роман лишний раз убедился, что с волей мальчика надо скорей заняться.