То скажет с серьезным видом:
— Слыхали? К нам министр едет…
— А ты откуда знаешь? — спросит кто-нибудь.
— Надо радио слушать, — веско отвечает он. — Сегодня в «Последних известиях» передавали, что министр выезжает на осмотр нашего технического участка.
Капитан Алексич был от природы доверчив.
— Может, и так, — решал он и отдавал приказ: привести «Ястреб» в такой вид, чтобы комар носа не подточил.
Вместе со всеми Илюша истово, на совесть швабрил палубу, рубку, до зеркального блеска начищал металлические снасти, не жалея сил, заливал пол потоками воды.
А к вечеру; когда команда, прибравшись, сияла свежеотглаженными воротничками и сизым отливом тщательно выскобленных щек, Илюша неожиданно объявлял:
— Здорово я разыграл вас!
Все молчали, пораженные и ошеломленные, и только капитан сохранял философски ясное спокойствие:
— Зато «Ястреб» почистили, как полагается.
В другой раз Илюша выдумал, что «Ястреб» списывают с реки раз и навсегда, а команду переводят на крылатый теплоход. Или вдруг скажет:
— Не выключайте радио, ожидается важное сообщение…
И потом, как всегда, с радостью признается:
— Здорово я разыграл вас!
Сердиться на него было невозможно, тем более что, в сущности, все эти шутки носили невинный характер.
Иногда Илюша признавался со вздохом:
— Если не разыгрывать никого, что еще в этой дыре делать?
Он тосковал по Москве, по дому. О чем бы ни говорил, первые его слова были: «А у нас в Москве…»
Дома у него оставалась мать и сестра, старше его на два года, которую он считал писаной красавицей.
Однажды он показал ее фотографию капитану, но у капитана были свои представления о женской красоте, и она не понравилась ему — очень худа, с чересчур большими выпуклыми глазами и широким ртом.
Однако вежливо сказал:
— Очень симпатичная девушка…
— И умница к тому же, — подхватил просиявший Илюша. — Знаете, такая умная — просто все удивляются!
Поглядел, склонив голову, на карточку сестры, полюбовался еще немного, простодушно добавил:
— Намного умнее меня, это как пить дать!
Отца Илюша не помнил, — погиб на фронте в первые дни войны.
— Отец у меня был голова, — говорил он капитану. — Умница!
Капитан сам не заметил, как привык к новому механику.
Илюша тоже как будто бы привязался к нему, его тянуло в этот дом, где он мог говорить о чем угодно, сочинять и выдумывать по своему разумению, где никто не прерывал его и не подсмеивался над ним.
Никто, кроме разве Петровича…
Обо всем рассказывал Илюша — о Москве, о красавице и умнице сестре, о различных удивительных событиях, которые приключались с ним в жизни.
Привирать он начинал незаметно для самого себя. Начнет с какого-нибудь реального факта, но разукрасит его по-своему, да так, что внутренне и сам ужасается. Но остановиться уже не может. Это выше его сил. И несется дальше, словно с горы.
— Однажды мы с отцом поймали шпиона, — вдохновенно рассказывал он. — Это было на границе с Турцией…
Единственной правдой в этом рассказе было то, что отец и в самом деле служил в пограничных войсках, и, по словам матери, в свое время задержал троих перебежчиков. Но сам Илюша, разумеется, никоим образом не мог принимать в этом участия, поскольку тогда его еще и на свете-то не было.
Тактичный капитан слушал не перебивая, а Петрович в самых неожиданных местах саркастически усмехался:
— Кажется, хватил малость…
— Ничего я не хватил, — горячо возражал Илюша. — Неужели вы мне не верите?
— Что ты, мы, само собой, верим тебе, — умиротворенно замечал капитан, и тогда Илюша тут же заводил новый рассказ. И снова расцвечивал его чем бог на душу положит.
Девушками он не интересовался.
— Я хочу встретить такую, какой еще никогда не видел, — честно признавался он.
— Какую? — спрашивал капитан. — Какую же ты хочешь встретить?
Илюша загибал пальцы:
— Первым делом, чтобы была умная и добрая. Ведь ум и доброта редки в одном человеке, не правда ли? Потом, чтобы ни на кого, кроме меня, не смотрела, чтобы я был для нее один на всем свете.
— Однако! — возмущенно вмешивался Петрович. — Многого захотел. Бабы теперь знаешь какие?
— Какие? — спрашивал Илюша.
Петрович вынимал трубку изо рта.
— Сугубые, вот какие. — И чертил трубкой по воздуху, как бы выписывая это слово: — Су-гу-бые…
— И потом, я хочу, чтобы она была красивой, — продолжал Илюша, не обращая внимания на скептика Петровича. — Не обязательно вроде Симоны Синьоре, но, конечно, если бы хоть немного на нее похожая…