Сам Поррук-бай, не раз застававший Алты за этими проделками, только посмеивался:
— Проучить бы тебя, стервеца, да уж больно ловко ты лицедействуешь! Овец пасти — дело, конечно, сто́ящее. Скот — это счастье. Ходить за скотом — все одно, что за счастьем ходить. Но ты мог бы себя прокормить и своим кривляньем.
Правда, Алты развлекался не одним кривляньем. Горазд он был на проказы да на выдумку!
Однажды ранней весной выпал снег. Ребятишки, лет по шести-семи, сверстники Алты, принялись поспешно мастерить силки́ для ловли жаворонков. Снег весной — редкая удача, как ею не воспользоваться? Ребята торопились. Чтобы сладить силки, нужно было подобрать подходящую палку, найти шерсть, сплести из нее тонкие бечевки, — за это время снег мог растаять.
Алты с приятелем тоже решили соорудить ловушку и ломали головы, как бы обернуться побыстрее. Они стояли и вопросительно глядели друг на друга. Вдруг Алты хлопнул своего друга по плечу:
— Придумал!
— Чего ты придумал?
— Возьмем мамин казан.
— Так тебе его и дали!
А я стащу потихоньку, никто и не увидит!
Алты и правда удалось незаметно вынести из дому небольшой казан. Друзья раздобыли бечевку, привязали ее к щепке, щепку воткнули в снег, оставалось поставить казан боком, так, чтобы он краем опирался на щепку. Когда под ним на приманку соберутся жаворонки, ребята дернут за бечевку, и казан накроет пичуг…
Неожиданно Алты снова ударил по плечу приятеля, возившегося с казаном. Тот обернулся:
— Чего дерешься?
Алты постукал себя кулаком по лбу:
— Дураки мы с тобой!
— А что? Что-нибудь не так?..
— Ага. Сообрази-ка: как мы достанем птиц из-под казана?
— А что? Возьмем и…
— «Возьмем и…»! — передразнил его Алты. — Как приподымем казан, так они все и разлетятся.
— Верно! — Приятель обалдело уставился на Алты. — Как же быть?..
— Надо… надо продолбить дыру в казане!
— Так они в дыру вылетят!
— А мы закроем ее твоей тюбетейкой.
— Верно!.. — Приятель помолчал, хлопая глазами. — А как мы ее продолбим?
— «Как, как»! Подожди меня тут.
Алты убежал и вскоре вернулся с маленьким топориком. Присев над казаном, он стал бить топориком по его днищу. Казан не поддавался. Тогда Алты размахнулся и что есть сил хватил по казану обухом. Казан раскололся вдребезги. На шум из дома выскочил старший брат Алты, Бегха́н. Завидев его, Алты бросил топорик и пустился наутек. Он несся во весь дух, петляя между кибитками, но брат все-таки нагнал его, оттрепал за уши и, бранясь, поволок к матери. Вид у Алты был жалкий: весь в снегу, под носом мокро, лицо измазано сажей, черные слезы ползут по щекам. Он ждал, что мать отругает его, но она, взглянув на сына, только ахнула, прижала к себе и, целуя в грязные щеки, стала утешать:
— Не плачь, сынок, утри слезы-то. А Бегхану от меня достанется, будет знать, как обижать маленьких!
Алты был любимцем матери, она многое ему прощала. А забот с ним хватало! Он ни минуты не мог усидеть на месте: то дразнит кошку или собаку, то повытаскает верблюжью шерсть из продранных одеял, а то возьмет два чайника и начнет стучать ими друг о друга… Старшие братья награждали его тумаками, Алты кричал: «Ой, пусти, больше не буду!» — но стоило ему вырваться, как он затевал новую шалость…
Мать лишь вздыхала и качала головой:
— Ох, непутевый, ох, бедокур! И в кого только такой уродился? Ни в мать, ни в отца… Говорят, дети-то походят не на тех, кто дал им жизнь, а на тех, кто первым их коснулся. Алты, видать, пошел в соседку-повитуху, вот уж была упрямица так упрямица! Все делала поперек!
Однако сам Алты был твердо убежден, что он весь в отца. Алты помнил его именно таким — упрямым, норовистым: во всем настоит на своем, всегда поступит по-своему, и никому не даст спуску, даже сыновьям…
Алты лежал на кошме и думал: наверно, и старшие братья в отца. Они ведь любят Алты и жалеют его — не может же быть, чтобы брат не жалел брата! — но вот поди ж ты, даже не пытаются его разыскать. Считают зазорным гоняться за ним по степи, будто за зайцем. Алты живо представил себе, как они переговариваются между собой: братишка, мол, всякие фокусы выкидывает, в прятки с нами играет, а мы еще в ножки ему будем кланяться? Нет уж! Пусть, пусть хлебнет лиха, в конце концов не выдержит, сам вернется домой с повинной головушкой.
А ему тут и правда уж невмоготу. Что ни день — брань да побои. И никто не приласкает, не прижмет к себе, не утешит, как мама.
Бедная, она, наверно, все глаза проплакала. Целых полгода не видела Алты!.. Уж она-то думает о нем днем и ночью. Все глядит на дорогу и у каждого прохожего спрашивает, не встречал ли он Алты, и каждого молит разузнать, где ее любимый сынок. А может, не вынеся разлуки, она захворала?