— Да пошли ты их всех… Алик! Ты у нас первопроходец. Мы туда отправим другого бича — тебе осваивать новый участок. — Индеец вскочил с кресла, подошел к карте, занимавшей полстены: — Про Байсаур слышал? Там из наших еще никого не было. Смотри, — ткнул прокуренным пальцем. — Отсюда вверх по реке хоть до ледника — все твое… Забрось продукты, построй фанзу.
Индеец постоял у карты, вождистски вытянув руку, задрав бороду к одному ему видимой перспективе, и, возвращаясь к столу, деловито спросил:
— Сколько травы нарезал?
— Больше двух тонн!
— После обеда дам машину — вывози.
— Не-не-не! — замотал головой чикиндист, принимая роль баловня у своего начальника. — Пока пива не напьюсь — не поеду!
— Алик, надо! — положил на стол растопыренную ладонь управляющий.
«Двустволка» его взгляда строго вперилась в лицо собеседника. — Квартальный план не вытягиваем… Я сам куплю тебе в дорогу ящик пива, но чтобы уехал сегодня… Что до егеря, так у меня теперь есть знакомства повыше: этому балбесу позвонят откуда надо и он тебя с травой выпустит. Может обыскать, так ты к тому подготовься.
Толкнув дверь, Алик сутуловато обернулся всем телом и сказал без тени насмешки:
— Саня, ты ведь до денег не жадный. Зачем тебе все это? Посадят ведь!
При всех своих достоинствах, Индеец слыл за человека, у которого временами «простреливала крыша». Вот и сейчас он взглянул на товарища — в глазах жертвенная гордыня.
— Кому-то ведь надо, Алик! — продекламировал новоиспеченный директор «Травлекпрома».
Алик вздохнул и вышел.
Груженная сухой хвоей эфедры машина вернулась в город на рассвете. Из сторожки, что возле конторы, выползла на костылях старуха, удивительно похожая на намалеванную на воротах бабу-ягу, и машина остановилась на территории «Травлекпрома». Алик выпрыгнул из кабины, стал посреди двора, раздумывая, с чего бы начать городскую жизнь. Кто-то окликнул его по имени, он сутуловато обернулся всем туловищем и увидел знакомого слесаря, зачем-то притащившегося на работу в этакую рань.
— Алик, друг, с возвращением!
Слесарь достал из-под верстака бутылку вина, сковырнул пробку, почти всю вылил в желтую пол-литровую банку. Алик припал к посудине губастым ртом и зычными глотками осушил ее до дна. Крякнул.
— Алик, займи двести рублей?! Отдам через неделю… Сосед японские часы продает…
Алик закурил, хлопнул слесаря по плечу:
— Деньги сначала получить надо!
— Траву вывез — получишь!
Алик не ответил, увидел в углу чьи-то старые сандалеты, по-свойски сбросил заштопанные леской резиновые сапоги.
— Как на меня шиты, — сказал, примерив их и пинком отправляя под верстак старую обувь и грязные портянки: — А еще флакончика у тебя нет?
К обеду он сдал на склад вывезенную эфедру и без задержки получил почти полторы тысячи рублей трех и пятирублевыми пачками. День был солнечный.
Алик скинул свитер, залатанный на локтях шинельным сукном, повесил его на забор, оставшись в рубахе без пуговиц и с оторванными рукавами, завязал узел на животе и сунул за пазуху деньги. Вокруг уже вертелись знакомые и незнакомые мужики с похмельными лицами.
— В «Черном Ишаке» пиво свежее! — нашептывал кто-то.
Алик хрустнул пачкой, протянул несколько бумажек в чьи-то руки:
— Кто за водкой сбегает? — дал деньги еще кому-то.
Потом что-то пили, кого-то ждали и не дождались. Поехали в центральный универмаг одевать разбогатевшего бича, а попали в центральный гастроном.
Бабенки, на которых Алик пристально поглядывал, шарахались брезгливо и испуганно. Но деньги были за пазухой и это не обижало.
Он ненадолго и только чуть-чуть отстал от толпы собутыльников и вот почувствовал на плече знакомую властную руку. Прошло всего три часа, как он получил деньги, а вот уже привезли в медвытрезвитель. За стойкой в белых халатах сидели злющая прокуренная старуха и молодой пухлый лейтенант. Его китель с погонами висел на спинке стула.
Чикиндист расстегнул булавку на единственном кармане, пришитом с внутренней стороны к рубахе, выложил паспорт и договор с «Травлекпромом».