С этим словами Домидов свёл ладони перед собой на уровни груди, но не коснулся ими друг друга. Между ладонями появилось облачно тьмы. Он начал разводить ладони. Облачко между ними росло.
— Смотри, говорю, — сказал он, и Павел помимо своей воли уставился на облачко. Через мгновение оно выросло до размеров мира и его окутала тьма. Спустя ещё мгновение тьма рассеялась, и Павел оказался в лесу. Не парковом лесу, обихоженном и безопасном, какие окружали Александровскую Слободу или его родовое имение, а старом, страшном и дремучем лесу. Деревья, не знавшие топора, стволы которых не смогли бы обхватить и трое мужчин. Мох, устилающий землю упругим ковром, разлапистый папоротник. Пряный запах прошлогодней листвы и тишина. Ни звука, ни чириканья птиц, ни шороха лап мелких зверьков по листве — ничего.
— Здравствуй, — услышал он голос и обернулся. Прямо за его спиной стояла бледнокожая девушка с тёмными волосами и большими зелёными глазами. Павлу показалось странным, что она при всё этом вовсе не выглядела роковой женщиной. Совсем девчонка ещё. Хрупкая. Румянец на щеках. Словно смущается.
Павел слегка поклонился.
— Здравствуйте, сударыня.
Она обошла его по кругу. Он чувствовал себя словно конь, выставленный на продажу на лошадиной ярмарке.
Девушка цокнула языком.
— Знаешь, кто я? — спросила она.
— Не имел чести быть вам представленным, — церемонно ответил Павел.
Она покачала головой.
— Совсем корни забыли, но это поправимо, — она приблизилась к нему, заглянула в глаза. Постояла мгновение и толкнула в грудь обеими ладонями. Павел сделал шаг назад и мир разделился, спереди него был тёмный лес и зеленоглазая девушка, а вокруг — поляна с каретой и Домидовым. Два мира словно разделяла чёткая грань.
Внезапно от кареты к нему скользнула человеческая фигура — он заметил её боковым зрением. Рефлекторно выставил руку, но фигура поднырнула под неё и встала спереди. Это верный Дилмурод, оказавшийся не в силах понять что происходит, решил прикрыть своего господина от неведомой опасности, понял Павел. Девушка расхохоталась — словно серебряный колокольчик зазвенел, хлопнула в ладоши и морок обратился в дым, который втянулся в одну точку и исчез.
Дилмурод с саблей наголо непонимающе крутил головой.
— Ты-то откуда взялся, дикарь? — спросил Домидов.
— Он всегда следует за мной, — ответил за него Павел.
— Ну вы даёте, — усмехнулся Домидов, — ты познакомиться-то успел?
— Кто она?
— Она, друг мой, древностью рода тебя за пояс заткнёт. Из самых изначальных тёмных. Могуществом она с кем угодно из живущих может поспорить. Ну и красива, как сам ты мог убедиться.
— И ты прочишь мне её в жёны?
— Да. За ней пойдут все тёмные роды Империи.
— Я думал, твоя семья у ваших главная.
— Ну, могу тебе свою одну из своих сестриц сосватать. Любую выбирай. Хорошее приданное дам.
Павел с трудом удержался от того чтобы не вздрогнуть. Сёстры Феофана от него самого отличались разве отсутствием бороды.
— Не переживай так, пошутил я, — хлопнул его по плечу рыжий, — но о моём предложении подумай. Не торопись, но и не задерживай особо. Пока ты на юге приключениями душеньку тешил, тут обстановка немного изменилась.
— Что случилось-то?
— Сам всё поймёшь, — уклонился от прямого ответа Домидов, — а пока поехали перекусим. У меня от волшбы, как всегда, аппетит разыгрался.
Они собрались было ехать назад, но оказалось что Дилмурод пребывает в каком-то оцепенении. Его не без труда удалось отвлечь от созерцания места, где только что стоял морок Вороновой и усадить на козлы. Уехать не удалось, на поляну прискакал запыхавшийся гонец на роскошном коне, вручил Домидову пакет. Тот прочитал, помрачнел и объявил, что ему надо срочно ехать. Он забрал у гонца поводья лошади, взгромоздился в седло и ускакал, напоследок выкрикнув:
— В качестве извинения за внезапный отъезд приглашаю вас вечером ко мне. Приходи, будет весьма интересное общество.
Павел поклонился в знак согласия. Гонец почесал в затылке и ушёл пешком, вполголоса матерясь, а Павел решил, что перекусить это действительно неплохая затея и велел кучеру править в «Охоту».
Очень давно, в ходе известных событий тогдашний Император перенёс свою резиденцию из шумной многолюдной столицы в тихую Александровскую Слободу. В то время Слобода была одним из многочисленных имений правящей династии, принадлежавшей им ещё до утверждения на троне Империи. Слобода располагалась в относительной близости к столице, но в стороне от больших дорог и рек. В центральных землях Империи всегда было плохо с землёй, пригодной для земледелия, и потому обрабатывался любой клочок, даже расположенный посреди глухих лесов и болот. Однако, в какой бы глуши не располагалась Слобода, она была местом пребывания правителя огромной страны и туда вслед за ним потянулись высшие аристократические семейства, начавшие обустраиваться на новом месте. Император проявил деловую хватку, сдавая принадлежащую ему землю, но никогда не продавая её. Так он обеспечил себе немалый доход, немалую часть которого тратилась на благоустройство Слободы. Захудалое небогатое имение со временем превратилось в процветающий город, состоящий из роскошных усадеб богатейших и знатнейших фамилий. Дабы не портить прекрасный вид города, людям простого звания воспрещалось в нём жить — за исключением обслуги, проживающей при особняках.
Центром притяжения Александровской Слободы, без сомнения, являлся дворец Императора, выстроенный на искусственном холме, но со временем появился и второй центр. Не такой формальный и великосветский, но оказывающий не меньшее влияние на дела Империи. Ресторан «Царская Охота». Любой вернувшийся из путешествия аристократ должен был появиться в «Охоте» — таков своеобразный ритуал. Таким образом аристократ, вернувшийся из странствия официально заявлял о своём возвращении в высший свет. Ровно так же обязательным было появление в «Охоте» хотя бы раз в месяц для членов постоянно проживающих в Слободе фамилий. Ну а приезжающие сюда провинциалы появиться в ресторане почитали делом чести, пускай оплата счёта и вставала им в полугодовой доход от их родового имения. Цены в ресторации кусались и были велики даже по меркам богатой сверх всякой меры Слободы, но Павел Плечеев имел весьма смутное представление о покупательной способности денег — так воспитывали всех людей его положения.
Он соскочил с подножки кареты и не замедляя шага вошёл в ресторан. Швейцар услужливо распахнул перед ним дверь. Слуга, одетый в богато украшенный костюм, достойный принца крови, вежливо склонившись указал ему на столик, тихо молвив:
— С возвращением, Павел Петрович. Вас ожидают.
Павел посмотрел в направлении, указанном слугой, и споткнулся об ослепительную улыбку матери, сидевшей за столиком в компании двух юных девушек.
Павел подошёл к ним.
— Разрешите присоединиться к вам, сударыни?
— Конечно садись, Паша, — низким, чуть хрипловатым голосом сказала мать, — добро пожаловать домой.
Глава 4
Её густые, темно — каштановые волосы, как обычно, были уложены в сложную причёску. Сторонний наблюдатель, не знакомый с ними обоими. запросто мог бы принять её за старшую сестру Павла. Она тщательно следила за своей внешностью. Слева от неё сидела, улыбаясь одними губами, болезненно бледная девушка с платиново белыми волосами. Она не была красавицей в классическом понимании этого слова: вокруг глаз её темнели круги, губы слишком тонкие. Глаза блеклого, водянистого серого цвета, но тем не менее, в ней чувствовалась порода. Десятки поколений благородных предков и воспитание, а главное — внушённая с самого раннего детства мысль о собственном превосходстве. Вторая девушка выглядела намного проще и симпатичнее: слегка вьющиеся светлые волосы, широко распахнутые синие глаза, румянец на щеках. Словно деревенская девчонка, которую умыли, причесали и нарядили в богатое платье, и вот она сидит за накрытым дорогими блюдами столом, держит в руках бокал, но при этом с трудом сдерживается, чтобы не прыснуть со смеху от натужной серьёзности своих соседок по столу.