— Но мне он все-таки понравился, — настаивал Джейми. — Он такой… хороший…
— А я плохой? — задиристо спросил Джим, задетый за живое впечатлением, произведенным на Джейми маленьким миллионером.
— Нет, что ты! Ты не плохой, Джим, ты тоже хороший. И если тебя хорошо одеть, ты даже будешь красив.
— Разве я плохо одет? — почти крикнул Джим.
— Но все-таки не так красиво, как он, — признался Джейми.
— Значит, по-твоему, я был бы красив в красной бархатной одежде и с длинными локонами? — презрительно спросил Джим.
— Да, но он не работает в этой одежде, — заметил Джейми.
— Куда ему работать! Он знай себе только приказывает да, засунув руки в карманы, смотрит, как другие выполняют его распоряжения.
— А отчего он так невежливо говорил со своей мамой? Наверное, он был сердит на нее? Да?
— Должно быть, так. Видишь ли, он бесится, что его заставляют принимать так много лекарств, и начинает брыкаться, как лошадка, потому что ему надоело быть на привязи у матери. По-моему, мальчик должен быть мальчиком, если он хочет когда-нибудь сделаться мужчиной, — убежденно продолжал Джим. — Было бы хорошо, если бы он взял тебя к себе…
— Разве ты хочешь отделаться от меня, Джим? — спросил сквозь навернувшиеся слезы Джейми.
— Нет, ни за что! Я не променяю тебя на всех щеголей на свете, — ответил Джим решительно. — Я это только так сказал…
Когда они добрались до нижней части города, было уже поздно приниматься за работу. К тому же Джейми очень устал, и потому Джим решил идти домой и лечь спать пораньше. Банк был уже закрыт, и бумажник с деньгами пришлось поневоле оставить у себя до следующего утра.
— Давай-ка посмотрим, сколько тут? Пятерка или десятка? — сказал Джим, открывая дома бумажник. — Господи! Да тут целых десять десяток! — воскликнул он, вытаращив глаза от удивления и перебирая новенькие хрустящие бумажки. — Видно, мистер Лоренц ошибся и дал мне не тот бумажник!..
Первой мыслью Джима было немедленно отнести деньги обратно и таким образом исправить предполагаемую ошибку, но, взглянув на раскрасневшееся и утомленное личико растянувшегося на соломе Джейми, он отложил и это дело до утра. Однако же сумма была слишком велика, чтобы оставлять ее в их ненадежном убежище, и Джим решил отнести деньги на сохранение своему хорошему другу, дюжему молодому полисмену Патрику Мерфи.
Они познакомились в то время, когда Джим только поселился на складском дворе. Дружба их началась с маленькой ссоры, когда полицейский потребовал, чтобы Джим переехал на другую квартиру.
— Здесь жить нельзя, — говорил полисмен, — ты должен поселиться в общежитии для чистильщиков обуви!
— На это у меня нет лишних денег, — честно ответил ему Джим.
— Так вычисти мне сапоги, я тебе заплачу, — сказал Мерфи.
Джим вычистил сапоги и получил деньги.
— Ну, теперь убирайся отсюда! — прикрикнул полисмен.
— Не горячись, служивый, — возразил Джим, — помнишь, ты однажды говорил мне, что когда-то сам был бедным мальчиком? Значит, ты должен знать, как нелегко нам живется. Отчего ты не хочешь позволить мне остаться здесь?
— Оттого, что ты подожжешь двор своими спичками и окурками сигар.
Вместо ответа Джим засунул руки в штаны и вывернул свои грязные карманы.
— Видишь, у меня нет ничего: ни спичек, ни окурков! — ответил он.
— Но ты будешь зажигать свечку или лампу и шуметь со своими товарищами.
— У меня нет товарищей, только клиенты, — возразил Джим. — И баловаться мне тоже некогда: я только работаю и сплю.
— Разве ты никогда не бываешь… ребенком? — спросил полисмен, против воли залюбовавшись энергичным мальчуганом.
— Мне некогда быть ребенком. Я жду, пока разбогатею…
Некоторое время полицейский зорко следил за мальчиком, но скоро убедился, что тот держит свое слово. Тогда он оставил Джима в покое, предоставив ему жить в берлоге на задворках.
Мерфи охотно принял бумажник на хранение, когда узнал, каким образом мальчику достались такие крупные деньги.
— Я приду за ними завтра утром, — сказал ему Джим, уходя, и, вернувшись в свою каморку, вытянулся рядом с Джейми под старой попоной и вскоре заснул спокойным, счастливым сном.
Глава VII
Про французские глаголы и золотые локоны
После невольного купания в заливе за Реджинальдом стали зорко следить днем и ночью. Перед сном ему аккуратно подавалось лекарство, и в доме соблюдалась полнейшая тишина. Гувернантка затаив дыхание на цыпочках ходила по толстым коврам, а миссис Лоренц отдавала приказания касательно комфорта своего сына таким тихим шепотом, что казалось, он исходил от какого-то привидения. Лампа с золоченой подставкой освещала мягким полусветом великолепно убранную комнату.