— Я взрослая! — возмутилась дочка, складывая руки на груди. — Я уже большая!
— Не сомневаюсь, только это правда очень важно, — я приподнялась на локте, укладывая ладонь на детской груди и прислушиваясь к ровному стуку сердца. — Папа… Папа, он…
— Где папа?
— На небесах, — выдохнула, прислушиваясь к сердечку, но оно продолжало биться ровно.
— Не в больнице? — я отрицательно покачала головой, стараясь не рассыпаться в новой истерике. — А ему хорошо на небесах?
— Очень. Он больше не болеет, и ему хорошо.
Она задумалась на несколько секунд, а потом повернула ко мне голову, смотря слишком по-взрослому:
— Он нас бросил?
— Нет, что ты! Он всегда будет за нами приглядывать и помогать. Папа будет рядом, просто ты не будешь его видеть.
— А ты?
— И я не буду. Но у нас есть фотографии, если будешь сильно по нему скучать, найди его фото и скажи вслух, как сильно ты его любишь. Он обязательно услышит.
Она молчала, а я продолжала слушать стук маленького сердечка, не чувствуя изменений в ритме.
Полинка еще слишком маленькая, чтобы горевать по-взрослому. И это хорошо. Наверное, я не смогла бы видеть скорбь в глазах собственного ребенка, которого подсознательно хочется защитить от всех невзгод этого жестокого мира. Когда хочется забрать себе всю боль, даже если это расколет напополам, вытряхивая душу из скорлупы.
— Ты же любишь его, — рассматривая рисунок на своей юбочке, пролепетала она.
— Конечно. И ты любишь. Папа знает это, Полюш, он тоже нас очень-очень сильно любит.
— Хорошо, — она вздохнула в своей детской наивности, — хорошо. Я папу люблю.
— Пойдем завтракать? Я сейчас схожу в душ, и пойдем просить у Аси ее праздничный омлет.
— Да! — обрадовалась малышка, подпрыгивая и быстро сползая с кровати. — Хочу омлет!
— Беги. Я помоюсь и приду, — улыбалась я, проглатывая колючий ком в горле. — Я быстро.
— Хорошо!
Оставшись вновь одна, я на всякий случай заперла дверь, вернулась в ванную и, подняв с пола смятую рубашку Рената, прижала ее к лицу.
— Я всегда буду тебе благодарна. Спасибо за жизнь, Ренат, — прошептала в небеса.
Скрутила свою тайну в валик и запрятала ее глубоко в полочке под раковиной.
Не выкину. Не смогу.
Быстро ополоснувшись, намотала на волосы полотенце и набросила на плечи пушистый халат, на ходу завязывая плотный узел. Уже спускаясь по лестнице, увидела белое пятнышко пены на коленке и наклонилась, стирая его пальцами.
— Отличный вид.
Резко разогнувшись, покачнулась и едва не покатилась кубарем по ступенькам, но горячие сильные руки вовремя подхватили, а в нос ударил знакомый аромат холодного и беспощадного севера, подсказывающий мне, что я уйду с головой под лед.
Руслан выглядел таким же, как и вчера.
Не знаю, где он ночевал, но рубашка определенно была несвежей, а и без того отросшая щетина на грубоватом подбородке стала еще длиннее. Только волосы слегка торчали дыбом, намекая, что он не так давно оторвал голову от подушки.
— Аккуратнее, Катерина Андреевна. Не хватало начать новый день с очередных похорон.
Без нежности выпрямил меня и, обдав презрительным взглядом, прошагал мимо, оставляя стоять и хлопать глазами, восстанавливая сбитое испугом дыхание.
— Здравствуйте, — услышала я с кухни полинкин лепет и помчалась на него со всех ног.
Еще не хватало оставлять их наедине!
Инстинкт самосохранения выл, чтобы я не допускала их общения. Залетая на просторную кухню, я первым делом встала между сидящей на высоком стуле Полиной и опирающимся на барную стойку Русланом.
— Ася! Приготовь, пожалуйста, нам с Полиной свой праздничный омлет! — нервно крикнула я, и горничная с улыбкой, которая тут же сползла с ее лица, зашла на кухню, удивленным взглядом рассматривая незваного гостя.
— Да, Катерина Андреевна. Пять минут, и омлет будет.
— Что-то празднуете? — ядовито, но, слава богу, тихо спросил он, словно специально придвигаясь ко мне.
Отступать было некуда, только если сесть на дочкин стул и взять ее на руки, чего моя малышка не переносила. Так что я осталась на месте, игнорируя этот жест и бедром чувствуя жар огромного тела, придвинувшегося ко мне.
— Не твое дело.
— Будь со мной поласковее, — прошептал он, вроде бы обычно, но под каждым звуком лежала тонна заготовленной для меня стали, которая уже звенела, угрожая обрушиться вниз.
— Иди нахрен.
— Ася, верно? — горничная вздрогнула, поворачиваясь к говорившему, и с испугом кивнула. — Не могли бы вы приготовить мне кофе? Черный. Без сахара. Без сливок.