Те, кто спрыгнул, мощным кролем рвались вперёд, к причалу лодочной станции. Вдоль берега вытянулось длинное двухэтажное строение, в котором был и ресторан, и администрация пляжа. Вроде бы отец говорил Егору, что там и секция водных видов спорта работает. Или нечто подобное.
Похоже, соревновались на спор. По крайней мере половина юной компании отправилась обратно по земле, обмениваясь по дороге крепкими щелбанами. Толкались, ставили подножки, вопили и бегали друг за другом.
Но весь этот гвалт перекрыл пронзительный крик давешней молодухи. Она стояла у уреза воды и указывала на Егора.
— Даша! Даша! Дашенька! — захлебнулась криком и завизжала.
Егор перевесился через ограждение. На воде плавал синий крокодил. Течение медленно утягивало его под мост. А в крокодила вцепилась детская рука.
Рука разжалась и без всплеска исчезла под водой.
В следующий миг Егор оттолкнулся правой ногой, взлетел на ограждение и, зацепившись стопой за поручень, неловко грохнулся в воду. Живот обожгла боль и тут же прошла. По словам отца, мужчины их семьи отличались редкой живучестью. Вот и у прадеда с бескозыркой история случилась…
Мысль мелькнула и исчезла.
Егор тонул.
Что хорошо в широкой и тяжёлой кости, она замечательно тонет. Никакого груза не надо. Бульк! и ты ломиком на дно. Что плохо в широкой кости… да то же самое.
Задергавшись лягушкой, Егор сумел задержаться на одной глубине.
Вокруг зеленела мутноватая вода. Лучи солнца пробивались самое большее на метр-полтора, глубже река темнела, и под ногами, казалось, разверзлась бездонная чёрная бездна. Вроде и неглубок рукав, илом и песком затянут так, что фарватер приходится чистить, но девчонке хватит. Да и Егору тоже.
Он закрутился, пытаясь оглядеться. Рванул в одну сторону, в другую. Больно ударился рукой о понтон. Где-то наверху синело пятно надувнушки, и Егор решился — нырнул, уходя во тьму и шаря руками вокруг себя.
А воздух уже рвался из груди.
В глазах темнело. Казалось, река душит, выжимает с воздухом и жизнь. Всё было как тогда, семь лет назад, когда он удрал из-под присмотра отца купаться на Клязьму и, точно как мелкота с крокодилом, полез на глубину.
И, как тогда, Егор закричал. Молча.
Мир вздрогнул, вода превратилась в желатиновое желе.
Всё вокруг залил мертвенный серый свет. И словно на старой мутной фотопластине с толстым желатиновым слоем, левее и значительно ниже, проявилось тельце, медленно падающее в жадную тьму.
Свет поблёк, исчез. Желе обратилось в воду.
Но направление Егор запомнил.
Что хорошо в ломике, он всегда при тебе. И если правильно его направить, то утонешь в нужную сторону. Иногда Егору казалось, что и правда есть такой орган в теле, тяжёлый, прочный и простой… как ломик.
Егор извернулся, вытянул руки и провалился к пигалице.
Схватил и рванулся к поверхности, мысленно метнув ломик наверх.
Надрываясь, поднимался к жёлтому пятну наверху. Наползла тень, светлое пятно пропало и Егор крепко звезданулся головой о днище понтона. Но мужчины семьи живучие. Кость крепкая, поди пробей. И Егор вцепился свободной рукой в обросший водорослями скользкий металл, ломая ногти тянул и тянул себя с девчонкой на чистую воду.
Понтон казался бесконечным.
«Как глупо. Глупо, глупо, глупо», — билась в голове мысль.
Посветлело.
Голова пробила поверхность реки.
И тут же в Егора вцепились руки и выдернули из воды. Бросили на разогретый металл, ударили головой об укосину. Прямо тем же местом, где уже наливалась шишка.
— А-а-а! Пха-кха-кха! — и Егора стошнило.
Всё же воды он хлебнул.
Рядом кричали люди, метались тени.
Разлепив глаза, Егор подтянулся и сумел сесть.
Прямо рядом с ним отец и чем-то схожий с ним мужчина, но старше, массивнее и с курчавой седой бородкой, хлопотали над неподвижно лежащей девочкой. Места на понтоне было чуть, и незнакомец даже один раз умудрился поскользнуться и свалиться в воду. Но мгновенно выбрался обратно. Как пробка из воды выскочил. Бросил смурной взгляд на Егора, обещающий все кары земные, и отвернулся к пигалице.
Девочкой занимался отец Егора. Уже прочистил нос и горло от воды, поработал с животом и сейчас делал искусственное дыхание.
Сверху, с моста, возбуждённые голоса наперебой бросали советы. Неподалёку кто-то зычно требовал разойтись и освободить дорогу.
А ещё по пляжу мчалась анимешница.
Громадными прыжками, стелясь по-над самым песком. Добежала до воды и, как была, в одежде, взметнулась в воздух, поставив мировой рекорд по матерным прыжкам в длину. В полёте заворачивала такие непристойности, что уши в трубочку сворачивались не только у Егора. Без всплеска ушла в воду.
«Мастерица», — с уважением решил Егор и забеспокоился. Красноволосая вынырнула метрах в пятнадцати от берега и яростно гребла к нему, Егору. Почему-то в этом он ни капли не сомневался. Хоть вины за собой и не чувствовал.
Девица считала иначе.
Гребла зло, оставляя за собой пенные буруны. Вышла на цель как торпедный катер, выпрыгнула из воды по пояс и сдёрнула Егора в реку. Размахнулась и отвесила такого леща, что парень отлетел бы на пару метров, будь дело на суше.
— Никогда! Так! Не делай! — вколачивая слова, словно гвозди, рявкнула чем-то обозлённая красноволоска. — Убью по самые канделябры!
— Отстань, дура!
— Никогда! Так! Бху-фуль…
Егор удачно лягнул агрессоршу, отплыл подальше и взобрался на соседний понтон, чтобы не мешать отцу и незнакомцу заниматься девчонкой. Та уже дышала, слабо перхая.
Вслед за Егором на железный ящик ловко вскарабкалась и чумная девица. И немедля полезла в драку. Парень успешно провёл бросок через бедро, но обезумевшая анимешница вцепилась как клещ и в воду они упали вместе.
— Охолони! — гаркнул седоватый детина, который вместе с отцом занимался мелкой.
Девица опустила занесённую руку, презрительно фыркнула, и буквально выпрыгнула из воды на понтон. Поднялась во весь рост и уставилась на Егора, облепленная потемневшими волосами как плащом. Потоки воды стекали с роскошной гривы, заливая нагретый солнцем металл. Мокрая юбка задралась, обнажая алые кружевные трусики.
На всякий случай Егор отплыл ближе к берегу, и только там взобрался на мост.
По мосту на носилках уже несли пострадавшую девочку. Рядом шла, держа её за руку, невысокая женщина в белом халате и с чемоданчиком с красным крестом. Сержант милиции расчищал дорогу от нерасторопных зевак. Изрядная туча таковых сопровождала носилки позади.
За толпой двигался отец. Он прижимал ладонь к груди и морщился при каждом шаге. Под руку его поддерживал тот седой шкаф, который остановил красноволосую.
Отец обнял Егора и шепнул:
— Сердце чего-то дёргает. Тебя долго не было видно, я уж…
— Пап, да что со мной случится?
Отец скривился и тихо произнёс:
— Да, я так и подумал. Мы же Метелицы. Ну, поковыляли?
На берегу их встретили отцовы приятели. Степан Маркович успел накинуть рубашку, но не застегнулся. Николай держал в руках узел с вещами. Из узла торчали мокрые полторашки с пивом.
Седой незнакомец куда-то делся.
— Обратно? — спросил Николай.
Степан Маркович присмотрелся к отцу Егора и указал на стоящую рядом слегка поржавевшую беседку:
— Не нравится мне твоё лицо, Борис. Давай-ка тут посидим. Если что, к медпункту ближе.
Приятели побрели к беседке, отец Егора с облегчённым вздохом опустился на скамью и принялся растирать грудь. Поймав взгляд сына, бледно улыбнулся:
— Со мной тоже все будет хорошо. Ты же знаешь, у меня такое бывает.
— Прости, папа.
— Забудь, — тот махнул рукой. — Я тобой горжусь.
— Парни, — в разговор вклинился Николай, — что-то я второго кроссовка не вижу.
Он рылся в узле с вещами.
— Я сбегаю! — и Егор припустил по песку.
Убежал недалеко.
На дороге встала красновласая погибель всего живого и мужского.
— Поговорить надо, — буркнула она.
— На фиг, в баню! — открестился Егор и попытался обойти.