— В отбеливателе, — чернобородый хохотнул. — Ну, если время терпит и не нужно мгновенное действие… — алхимик задумался. — Сунуть на год в раствор… Нет, не думаю. Хотя задача архиинтересная. Ну, ещё вопросы? — потёр он мощные руки. — А то у меня архисрочное дельце образовалось, надо кое-что проверить.
— Сварить эликсир для смыва проклятий с золота?
— Это… архисомнительно, — признался Знающий Данакт. — Но попробовать можно.
— А если сварить какую-то ерунду, везде её дёшево продавать как реальное средство. Люди могут и поверить, что эликсир настоящий. Продать на рынке сколько-то колец из чистого золота, и сказать что они из коллекции этого… Мидаса…
— Мидасая… — медленно произнёс алхимик, внимательно разглядывая Егора. — Мидасая Златоносного.
— Тогда люди поверят, что проклятия можно снять. И золото волей людей очистится, нет?
— Архи… — чернобородый надолго умолк, глядя мимо Егора. Продолжил: — Архистранная идея…
Встал и ушёл, глядя в пол. Хлопнула дверь.
Слегка растерявшийся Егор подошёл к двери, подёргал, и понял, что заперт здесь, среди печей, столов, химически реагентов, спиртов и золотой посуды. Так-то оно интересно, конечно, но если приспичит в туалет?
…Из алхимического заточения освободили его к утру.
ЛЕГЕНДА (3/3)
«К утру остались от Бранковичей две сестры, да еще пятеро сестёр, да детки малые, числом одиннадцать обоих полов. А двое сестёр то были: Ольга из Бранковичей, Веда из Бранковичей, младшая сестра Ольги.
Вышла Ольга на поле брани, простоволосая, распоясанная и одетая лишь в белый холст, да громко поклялась смертельной клятвой, жизнью своей, что не говорила брату и родичам о магической настойке. Ведь не поверила в чудесный состав. Посчитала, что бахвалится пред ней Данила, хочет ещё больше понравиться и уговорить, наконец, на свадьбу.
Незнамо как прознал Марко про рецепт чудесный. А то и сам Данила подслушал? — хоть и не хотела в такое верить Ольга, но что уж сейчас, когда дворы горят и родичи лежат холодными в реках крови.
Не о том сердце болит. Сечу остановить надо!
Крикнула Ольга:
— Жива! Жива! Жива! Прими клятву!
Поклялась Ольга жизнью и смертью своей.
Выпустила из сердца птицу-клятву, отправила к Живе. А второе крыло у клятвы было такое: прокляла Ольга род Гдовичей, молила Живу, чтобы Гдовичи больше не могли найти любовь нигде, кроме как среди Бранковичей, да вот беда — будет тот союз бесплодным и смертельным, или муж, или жена умрёт молодым.
Ведь не бывает клятвы без проклятия, а проклятия без клятвы.
Жива услышала. Услышала и сделала по-своему. Хоть боги иной раз нас и слышат, но никогда не сделают как упрошено, непременно поменяют. А ежели часто и настойчиво молить-упрашивать, совсем бедами просителя завалят.
Смягчила Жива проклятье. Ведь Жива она, не Морена! Муж или жена умрут молодыми, но — после рождения ребенка или двух. Люба жизнь Живе, и даже жертва жизнью не может искупить обрыв двух ветвей человеческих.
Взлетела птица с бело-черными крыльями. Исчезла в небе. Приняла Жива жертву, снизошла и до просьбы.
Упала Ольга замертво. Завыл от боли в сердце израненный Данила.
Бросили люди оружие, заплакали и разошлись, дворы тушить, побитых перевязывать, мертвых искать да к похоронам готовить.
Через три дня, как упокоились мёртвые в земле, встретились Бранковичи и Гдовичи. Над обрывом, посредь между сгоревшими дворами родов. Осталась от Бранковичей Веда, да ещё пятеро сестёр, да дети малые, числом одиннадцать. От Гдовичей вышло больше: Данила и братьев трое, и еще семь братьев и сестёр, и детей малых, числом семнадцать.
Вышла Веда и молвила:
— Уходим мы. От предков наших хранился у нас дар божий, бога древнего да забытого, из лесов далёких и южных. Каплей Жара прозывается камень сей, и поможет камень найти нам новый дом. Далеко, незнамо где, в мире ином.
А особо сказала Даниле:
— Любила Ольга тебя, потому дарю тебе половину камня. Помни её.
Взял Данила горячий камень, крепко сжал в кулаке. Помолчал и спросил:
— Дорогой дальней уходите, опасной. Звери дикие и люди недобрые встретятся вам. А у вас сёстры да дети малые.
— Правду говоришь, Данила. Но больше нет Бранковичам места на этой земле. Уйдём.
Обернулся Данила ко Гдовичам, позвал брата старшего после себя. Отдал камень.
— Береги пуще сердца. Память об ошибке нашей будет.
И спросил у Веды:
— Примешь ли мужем меня, Веда? Или пойду простым ратником с вами, от зверей да людей охранить.
Хоть и холодна к нему Веда была, давно сердце отдано иному Гдовичу, но в землю стылую тот сегодня лёг, вот и ответила:
— Приму, Данила, но сердце вещует, что умру молодой.
Взяла Веда Данилу за руку крепко и поклялась пред Живой быть честной женой, сколько бы ни вышло жизни супружеской. Так и ушли вдвоём, в огненный круг над обрывом. Да с ними сестёр пятеро, да малых детей числом одиннадцать. И двое братьев из Гдовичей, самых младших, но крепких телом и в копейном бою изрядных.»
Страницы вырванные из тома X«Проклятiя Великыя и Неизбываемыя»из Самотайной Малой Вивлиофикимонастыря Живы Семиждывеличайшей.
(Конверт с бумагами найден на телемастер-охотника Гильдии Серых Путей,Коложана Чурайского, убитогопроклятьем Тьмы Препрохладной.
Дописано позже:Гильдия заказ отрицает.)
ЭПИЛОГ
Дело слушалось в зале на первом этаже башни.
Это где араукарии в трубах и на потолке, и большая чёрная панель на стене.
Три стола сдвинули буквой «Т».
Вдоль ножки буквы на жестких стульях сидели участники комиссии, как их мысленно называл Егор: Балашов, Паук, Сова, Путята и Куней. Ну и сам Егор притулился там же, отчаянно зевающий и мечтающий о горячем душе и зубной щётке.
Данакта Мелентьевича, разумеется, звать не стали — к чему беспокоить уважаемого Старшего-на-Серебре и Малахите? Он же не может быть виновен. Разумеется. Да и занят важным проектом, касающимся золота. Нельзя отвлекать алхимика от золота!
Об этом со всей очевидностью донёс до окружающих референт регента Буров.
Он как раз и уселся во главе стола, недовольный всеми и каждым, с непременной папкой, галстуком, штиблетами, свежей рубашкой и отглаженным костюмом. И сейчас завершал обвинительную речь:
— …разумеется, эту постыдную историю я не стал доносить до уважаемого Ярослава Зайгаровича! Но мы не должны больше допускать подобного! Это же надо, потерять подопечного на всю ночь! А разорение лаборатории?! Как мы скажем Знающему Данакту Мелентьевичу, что молодой гость использовать его драгоценные алхимические реторты в качестве ночной вазы?!
Егор покраснел и отвёл взгляд в сторону.
Но стыдился не сильно. Зато ни один угол лаборатории не пострадал. Он же не щенок — углы метить. Да и реторта одна была, не стоило референту преувеличивать.
И потому уточнил:
— Одна. Одна реторта-то.
— Это ещё требуется проверить, — возразил Буров и что-то записал на листе в папке. — Проверить, да. И, разумеется, такое более недопустимо! Вообще недопустимо!
Из-за стола поднялся Балашов.
Был он весь помятый, потерявший свою мужскую харизму, с красными глазами и тенями под ними. Даже щетина на щеках темнела. Похоже, и не спал сегодня. Хоть Егор и подозревал, совсем не только из-за поиска потерявшегося гостя. Вчера Егор заметил, как придавили начальника охраны слова Василисы Марковны насчёт девицы.
Балашов потряс каким-то листочком и сказал:
— Так, у нас согласованный график.
Схватил Егора за руку и едва не волоком вытащил во внутренний двор.
Посмотрев на небо, решил:
— Сейчас почти семь, попрошу тебя накормить, а потом — к Михайловичу.
— Я есть не хочу, — сказал Егор. — Не голоден.
И в ответ на невысказанный вопрос, признался:
— Банки там нашёл. С сахарозой. На них наклейки ХЧ и ЧДА. Это значит химически чистый и чистый для анализа, мы в школе проходили. Вот я и подумал, что ничего страшного не случится, если немного съем. Сахар-то чистый, не отравлюсь. А есть очень хотелось!